– Да, физически всё хорошо. А вот психологическое состояние – другое дело… То есть, как бы это сказать, – Юра в растерянности пошарил глазами по сторонам, и, не найдя нигде нужной подсказки, какие слова использовать, наконец выговорил: – Она сломлена. Подавлена. Отказывается давать любые показания против Михайленко. Когда ей показывают какие-либо материалы дела, она начинает плакать. А мы не можем сильно на неё давить…

Он покачал головой.

– За почти неделю пребывания в больнице она ни с кем не хотела разговаривать – плакала или просто сидела, лежала и безучастно смотрела в одну точку. Врачи сказали, что такая депрессия это нормально – после того, что ей пришлось пережить. Это реакция психики на стресс. Нужно время, чтобы она пришла в себя.

Каждое слово Юры входило в его душу, словно холодный нож, и там взрывалось гранатой, разносящей всё на осколки, что впивались в самое сердце.

Конечно, Гоше очень хотелось узнать о том, как сейчас чувствует себя Ксюша. Но только то, что рассказывал Юра, слышать было невыносимо.

Какой-то частью сознания он признавал то, что сам о ней спросил. Но что поделать? Желание узнать о её состоянии для него было словно получить глоток воды в пустыне – даже если для этого пришлось ступить в яростный водопад, безжалостно хлещущий тебя со всей силы ледяными каплями.

– Ээ, Гошан! Ты что-то снова побледнел. Не надо так! Прости, тебе, наверное, было неприятно это слышать! – забеспокоился Юра.

Гоша хотел было ответить ему, что хочет сменить тему, но понял, что не может вымолвить ни слова из-за тугого комка в горле. С трудом он кивнул.

– Прости. Ничего, всё будет хорошо. Ксюха со временем придёт в норму. Она переживёт это – ты ведь и сам понимаешь. И ты тоже поправишься. Преступник пойман. Все теперь могут спать спокойно. Всё закончилось! – убеждал его Юра, очевидно стараясь скорее загладить свою вину за описание ужасных подробностей.

Гоша понимал, что друг сейчас пытается объяснить это и самому себе. И мысленно задался вопросом: а всё ли теперь хорошо с самим Юрой? Не начали ли друга тоже начали мучить кошмары, в которых он видел мёртвых девушек и убитого напарника? Не терзается ли он чувством вины и страха? Об этом Георгий спрашивать его не стал – в конце концов, это была слишком личная тема.

– Она говорила что-нибудь… про меня? – внезапно и неожиданно для себя самого выпалил Гоша. Ему стало несколько неловко – но на самом деле этот вопрос начал беспокоить его с момента, как Георгий начал приходить в себя. Он всё не мог забыть, как тогда, на поле, Ксю всеми силами вырывалась из его рук и отталкивала от себя, а потом даже не замечала. Возможно, она даже не заметила, что произошло с ним. Узнала ли Ксюша потом, с какими последствиями он пережил то утро?