— Как ты это делаешь? — спросила Одетта.

Голос у нее немного дрожал, и она вынуждена была опереться на камин.

— Мне пришла в голову идея, — сказал Дутр. — Я ее продумал, проработал… Но это еще не все.

Дутр снял парик.

— И чек тоже, — попросила Одетта.

Дутр снял и чек. Каждое его движение напоминало пока еще о присутствии в нем робота, производя впечатление двойной экспозиции. Робот медленно исчезал.

— Это и есть та идея, которая пришла тебе в голову? — осторожно спросила Одетта.

— Могу показать, — отозвался Дутр, — есть кое-что и получше.

Он надел парик и сосредоточился, Одетта увидела, как у нее на глазах исчез, растворился, дематериализовался человек и появилась машина. Судорожное, пугающее чувство возникло у Одетты: она осталась наедине со странным предметом, наделенным незаурядным коварством.

— Пожалуйста, — прошептала она, — Пьер, вернись…

Но Пьера больше не было. Манекен держал белый шарик. Он медленно пропускал его через свои розовые пальцы с ярко-красными ногтями. Черный шарик появлялся из белого с завораживающей неторопливостью. Из черного появился зеленый. Бесстрастные, бесчувственные, бездумные руки работали резкими, отрывистыми толчками. Белое лицо с ярко накрашенными щеками улыбалось по-прежнему, а глаза глядели в пространство, поверх всего, в даль через стены. Красный шарик появился будто сам собой вместо зеленого. Пальцы задвигались быстрее, шарики исчезали один за другим, появлялись, исчезали, появлялись… Цвета менялись все быстрее, пока не превратились в пеструю ленту, бегущую слева направо, а кисти механически вздрагивали, словно приводимые в движение перенапряженным мотором. Вдруг все оборвалось. Сплетенные пальцы застыли, твердые, негибкие. Потом в плечах что-то мягко повернулось, руки разошлись в стороны, и пустые ладони обратились к зрителю.

— Вот так! — произнес Дутр.

Внезапная усталость развинтила и освободила его. Он опустился на стул. Струйка пота текла по виску, размывая грим в уголке глаза. Одетта облокотилась на мраморную полку камина, закрыла лицо руками и расплакалась. Она плакала громко, навзрыд, мучительно сотрясаясь всем телом, словно от приступов боли. Потом медленно переступила с ноги на ногу, тщетно пытаясь с собой справиться. Дутр со скучающей усмешкой ждал, неторопливо вытирая влажные ладони платком из верхнего карманчика. Наконец Одетта убрала упавшие на лицо волосы и повернулась к сыну, глядя на него с невыразимым горем, гневом и страхом.

— Прости, — начала она, — но это еще страшнее, чем если бы я тебя потеряла.

— Потеряла? — недоуменно переспросил Дутр.