— Свой стиль ты нашел, — с горечью признала Одетта. — Но стиль у тебя опасный.

Одетта сочла, что он нашел стиль. Она не поняла, что Дутр окончательно переселился в свои сновидения. Справа от него стояла Хильда, слева — Грета, два ревнивых стража. С каждым днем он позволял себе на сцене все больше: зевал, прикрывая рот левой рукой, в то время как правая продолжала работать словно бы сама по себе, множа монетки или шарики. Приток публики увеличивался. Вийори пришел посмотреть представление. После спектакля он пригласил их пообедать.

— Должен признать, ваш мальчуган меня поразил, — сказал он Одетте.

— Какой мальчуган? — осведомился Дутр.

— Ты! Ты меня поразил!

— Я не мальчуган и никому не принадлежу, — бесцветным голосом произнес Дутр. — Я попросил бы вас быть более любезным!

Ошеломленный импресарио повернулся к Одетте.

— Вам его подменили? Это кто-то другой, или что-то произошло?

— Кажется, подменили, — вздохнула Одетта.

— Не стоит об этом, — прервал их Дутр. — Мне нужен ангажемент в Париже. В Париже я покажу номер, который поразит вас еще больше.

Вийори собрался возражать и закурил сигару.

— Я сказал, мне нужен Париж, — повторил Дутр. — И больше никаких кинозалов.

— Но позвольте… — начал Вийори.

— Вы вправе согласиться или отказаться, — продолжал Дутр тем же бесцветным голосом. — Для начала я взял бы двадцать тысяч.

Вийори и Одетта смущенно переглянулись. Не слова Дутра изумили их — сам Дутр, почти что нечеловеческая неподвижность лица и глаза, которые в один миг сделались стеклянными, как у чучела волка, например. Дообедали быстро, и Вийори тут же откланялся, пообещав внимательно изучить все возможности. Одетта с Дутром вернулись в гостиницу.

— Ты с ума сошел? — осведомилась Одетта.

— Нам он больше не нужен, — ответил Дутр. — И буду откровенен, ты мне не нужна тоже.

— Как? Ты хочешь меня…

— Ни в коем случае. Просто я стал достаточно самостоятелен, чтобы зарабатывать на жизнь и тебе и себе. Тебе не нужно больше работать. Ты любишь деньги. Я тебе их заработаю.