— Продолжайте.

— Как только мы вошли в калитку, он психанул.

— Психанул…

— Вышел из себя. Настоящая истерика. Кричал, лягался, плакал. Лупил меня кулаками. Не знаю, видел ли кто-то из вас истерику трехлетнего ребенка, но такие малыши могут быть очень сильными.

— Мы вам верим, — говорит Джош. Скай молчит, и я готова поспорить, что ей не хочется слушать того, что будет дальше. Господь свидетель, мне самой не хочется этого говорить.

— Он хотел на дорогу или к братьям. А я портила ему удовольствие.

Я умолкаю. На столе передо мной вода, хотя я не помню, чтобы кто-то из полицейских ее приносил. Беру стакан. Теплая, комнатной температуры. Светлая, как хороший шотландский виски. На вкус горчит, словно ее налили несколько дней назад. Полицейские ждут. Смотрю на Джоша, потом на Скай и вижу осуждение в их глазах — с этого момента я буду видеть это в любом взгляде.

— Продолжайте, — говорит Джош.

— Я опустила его на землю, и он снова пошел прямо к просвету в изгороди. Я встала перед ним, загородив проход, а он принялся лупить меня руками и ногами. Поверьте, трехлетние дети могут быть настоящими чудовищами.

— И что вы сделали с чудовищем, стоявшим перед вами?

Скай неодобрительно смотрит на коллегу. Она не хочет, чтобы он обвинял меня, по крайней мере, пока они не услышали полное признание.

— Я плохо помню, что произошло дальше. — Мой голос звучит неуверенно. — Прошу прощения, но об этом очень трудно говорить.

В окно ударяет камень, и мы все вздрагиваем. Джош берет телефон, тихо переговаривается с сержантом в приемной, обсуждая, как разобраться с проклятыми хулиганами на улице, затем снова смотрит на меня:

— Что вы с ним сделали?

Я смотрю на мужчину, которого знаю с детства, и вижу, как слабеет его сочувствие ко мне. С каждой прошедшей секундой он все больше меня осуждает. Из них двоих Скай держится лучше. Она наклоняется и ласково похлопывает меня по руке:

— Боюсь, Рейчел, нам нужно точно знать, что произошло. Не торопитесь. Вы молодец.

Она снова выпрямляется и трет пальцы, касавшиеся моей руки.

— Я схватила его за плечи и встряхнула, чтобы он перестал плакать. Он был в истерике, и вывести из нее мог только шок. — Я не могу смотреть им в глаза и упираюсь взглядом в крышку стола. — Но истерика усилилась. Дальше я плохо помню. Должно быть, я встряхнула его еще раз. Честно — не знаю. Помню только, что смотрю на него и вижу, как он обмякает в моих руках.

Краем глаза замечаю, что Скай закрывает лицо ладонями. Но быстро берет себя в руки. Когда я снова смотрю на нее, лицо у нее бледное, но сосредоточенное.