Он приподнял фуражку, чтобы вытереть пот со лба; Энни смотрела, как капли стекают по лицу стюарда.
Латимер схватил ее за плечо, совсем как Брайд. Ее так часто хватали и тянули, когда она была ребенком, что это ощущение вызвало странное оцепенение. Когда с тобой обращаются как с неодушевленным предметом, с диким животным, иногда проще всего позволить разуму отключиться. Это была версия игры в исчезание: прикасались как будто не к тебе, а к кому-то другому.
– Вас запрут в каюте, – заявил старший стюард, – пока я не поговорю с капитаном и он не решит, что с вами делать.
Энни думала, что ей велят оставаться в своей каюте, той, которую она делила с Вайолет, и поэтому она покорно пошла, но нет. Латимер привел ее в другую, маленькую, как чулан для метел, и без кровати – только гамак свисал с крючка на стене. Там не было ни электрического света, ни свечи, а поскольку комната была внутренней, свет не проникал и снаружи.
Девушка сказала дрожащим голосом, что боится темноты, и спросила, нельзя ли ей остаться в своей каюте – она обе-щала не выходить, пока не получит разрешение, – но Латимер никак не отреагировал, как будто она не сказала ни слова.
Может быть, игра в исчезание сработала слишком хорошо.
Энни села на пол, подтянув колени к груди. Холодно, хотя кабина должна находиться рядом с машинным отделением. Может, Брайд прав? У нее истерия? Что это значит – женская истерия? Отличалось ли это от того, когда мужчины расстраивались, кричали, топали и швыряли вещи, как ее отец в худшие времена? Может быть, она больше похожа на своего отца, чем ей хотелось думать. Энни попыталась вспомнить, что произошло на офицерской палубе. На нее не похоже, совсем не похоже. Она всегда была тихой, кроткой девочкой. Что, черт возьми, заставило ее взять эти телеграммы и выбежать на офицерскую палубу? Она представляла все, как будто наблюдала за другой девушкой. Может, она и правда сходит с ума.
Мысли все крутились и крутились вокруг последовательности событий и того, что она узнала. Было так много всего, чего она все еще не понимала.
Жуткая нота, похожая на безумное предупреждение –
О господи.
Ее трясло так сильно, что она едва могла думать. Слезы неудержимо текли по лицу. Кусочки складывались воедино в ее сознании. Энни казалось, что теперь она знает, что происходит.
Кэролайн украла ребенка Лиллиан…
И Лиллиан Ноттинг мертва.
Это был дух Лиллиан. Это она трясла стол и гасила свечи на сеансе Стеда. Записка под дверью и, возможно, даже припадки – ее рук дело.