Лиллиан. Разъяренная. Отчаянная.

Энни не знала, как долго она пролежала, свернувшись калачиком, безмолвная и одинокая, в темной комнате. Она начала чувствовать себя так, словно ее похоронили заживо, и самое тревожное было то, что какая-то часть ее не возражала. Это были похороны не на суше, а в море, как у Тедди. Она, завернутая в марлю, плыла в глубине, не имея веса. Мирно. Впервые за долгое время она точно знала, куда идет, куда ведет это путешествие боли и одиночества. Она знала место назначения.

Однако, проснувшись, Энни все еще находилась в темной комнате. Испытания последних нескольких дней не закончились. Все еще оставалась загадка, которую нужно разгадать, дух, которого нужно изгнать. Ей нужно было как-то выбраться отсюда и рассказать Стеду, что она все поняла. Кто-то одержим духом Лиллиан; и, кто бы это ни был, он творил ужасные вещи на борту корабля, и все во имя возвращения Ундины. Но как можно забрать ребенка, если ты уже мертва?

Паниковать было нельзя. Нужно взять себя в руки. Собраться. Даже если она скоро выберется отсюда, никто никогда не воспримет ее всерьез, если сочтет сумасшедшей. Надо вести себя хорошо, успокоиться и поразмыслить.

Энни сунула руку в карман фартука и по привычке вытащила брошь. Провела по ней пальцами. Она смотрела на украшение так много раз, что запомнила рисунок, изгибы и завитки, вырезанные на металле. Оно как будто уже стало ее собственным. Ей почему-то стало лучше, как будто она не была такой одинокой, потерянной, запертой в ловушке.

Пальцы инстинктивно нащупали защелку.

Защелка?

Энни не знала, что там есть защелка.

И все же…

«Сердце» открылось с приятным легким щелчком. Это была миниатюрная табакерка.

И в ней что-то лежало… или лежало прежде.

Энни вдохнула запах порошка. Она знала, что это было: «лекарство» Кэролайн, которым она тайно баловалась, когда думала, что никто не видит. После него она становилась уравновешенной, спокойной.

Там почти ничего не осталось, только ободок спрессованного порошка. Энни облизнула палец и провела им по краю. На влажный кончик пальца налипли крупицы. Прежде чем она смогла остановиться, Энни сунула палец в рот и облизнула с него порошок.

Ничего.

Энни отколола ногтем спрессованный кусочек не больше занозы. Проглотила его.

Ничего.

Энни вытрясла оставшееся, еще четыре маленьких кусочка. Они были горькими, как сода.

И таяли на языке, как крошечные сосульки.

Как лед.