Лиллиан ничего не упускала. Ее большие голубые глаза, казалось, впитывали все.

Марк проклинал себя: неужели она заметила, что он слишком пристально смотрит на Кэролайн, прохаживающуюся между ухоженными рядами цветов? Марк всегда мог сказать, что просто чувствует себя в долгу перед Кэролайн, и это было правдой. Они многим ей обязаны, и с этим не поспоришь. Но Лиллиан не дура.

– Ни одна женщина не может сравниться красотой с твоей, – произнес Марк, целуя ее руку.

И это тоже правда: Лиллиан могла бы стать моделью для иллюстраций в женских журналах. Если бы она захотела, могла бы стать лицом марки чая, духов или мыла. За исключением того, что было трудно представить ее сидящей неподвижно. Она могла бы выступать на любой сцене в Вест-Энде (если бы она могла играть, но, увы, Лиллиан не могла – для такого в ней слишком много драматизма).

– Красота увядает, – сказала она, и в ее голосе послышались серебряные жаждущие нотки. – Интересно, ты все еще будешь меня любить? Когда я состарюсь…

Он рассмеялся.

– Для меня ты всегда будешь молодой и красивой.

Марк видел, что ее не удовлетворила его лесть. Лиллиан изменилась за последние несколько месяцев. С тех пор, как появилась Ундина. Ее настроение менялось без предупреждения. Она плакала при виде бездомного котенка, от пятна дождя на рукаве, от чего угодно. Ему всегда нравилось темное, сложное переплетение ее мыслей, но теперь они, казалось, навсегда замерли на краю пропасти. Лиллиан совсем не спала, даже когда спал ребенок.