— Вставай, Пиреней. — Он потянул его за плечи, пока сибарит наконец не поднялся с земли. — Что случилось?

Пиреней покачал головой и заговорил слезливым голосом.

— Я все потерял. Что будет со мной? — Он снова всхлипнул, затем провел руками по лицу, пытаясь собраться с мыслями. — Они напали внезапно. Их было много, очень много. Они были вооружены, в руках держали факелы, чтобы сжечь весь город. К счастью, прошлой ночью у меня случилась бессонница, и я услышал, как они приближаются. Мой дом был одним из первых, подвергшихся нападению.

Пиреней продолжал, давая выход обуревавшим его чувствам. Из его бессвязной речи Милон понял, что в то утро в Сибарисе произошло крупное народное восстание, хотя не знал, каков конечный результат. Пиреней бежал вскоре после начала и ехал весь день, пока не добрался до Кротона. Милон размышлял, не зная, что предпринять. Такие восстания имели свойство распространяться, к тому же смена правительства в соседнем городе всегда была непростым моментом. Если свергнутое правительство состояло из единомышленников, увеличивалась вероятность того, что новое окажется враждебным. С другой стороны, они располагали лишь свидетельством испуганного человека, который, возможно, сильно преувеличивал.

Вскоре слова Пиренея подтвердил еще один сибарит, бежавший от бунта. Он не сказал ничего нового о развитии событий, но его свидетельства подтверждали показания Пиренея. Несмотря на то что стояла глухая ночь, Милон отправил гонца к Пифагору и приказал экстренно созвать Совет Тысячи.

* * *

Пока собралась только половина. По мере появления новых беженцев-сибаритов Милон узнавал все больше.

— По последним данным… — Он дождался, пока ропот утихнет и лица заседающих обратятся к нему. — По последним данным, аристократический квартал Сибариса охвачен пожаром. У нас уже семеро беженцев. У всех имелись отличные лошади, и по дороге они опередили многих сограждан. Мы должны готовиться к гораздо более многочисленному наплыву беженцев, а заодно и к тому, что аристократический режим Сибариса рухнет.

Упоминание о возможном свержении вызвало в зале возбужденный ропот. Пифагор молча сидел в центре передней скамьи, терпеливо прислушиваясь к поступающим со всех сторон тревожным слухам.

«Молю богов, чтобы восстание не увенчалось успехом», — подумал он.

Успех восстания был бы очень опасен для Кротона, поскольку обоими городами управлял совет аристократов, который, в свою очередь, возглавляла пифагорейская элита. С другой стороны, Пифагор был поражен количеством потрясений, случившихся за последний год: казалось, по миру прокатилась бунтарская волна. В Риме Луций Юний Брут сверг царя Тарквиния Гордого. Это означало конец многовековой монархии, поскольку Брут работал над созданием республиканского правительства. В Афинах Клисфен сверг грозного Гиппия, положив конец долгой эпохе тирании, и отныне занимался разработкой реформ, расширяющих власть народа.