«Хорошо, очень хорошо». Человек в маске кивнул, довольный его выступлением. Килон послушно следовал его указаниям. Он велел ему сосредоточить обвинения на Пифагоре, а не на Милоне, и хорошенько разогреть публику, создавая более благоприятную атмосферу для того, что они намеревались совершить всего через несколько минут.

Килон сурово продолжал:

— Пифагор правит городом через Совет Трехсот. Однако он убедительно доказал, что его личные и сектантские интересы намного выше интересов Кротона. Всем известно, что я много лет боролся за то, чтобы не позволить городу мириться с этим безобразием. Однако сегодня не только мой голос будет свидетельствовать об этой непростительной исторической ошибке. — Он повернулся к человеку в маске, протянул ему руку и снова посмотрел на гласных. — Есть человек, более чем кто-либо другой заслуживающий места в Совете. Сотням из нас уже посчастливилось руководствоваться его мудрыми словами. Кроме того, он отлично знает Пифагора и его пагубное учение.

Человек в маске поднялся на возвышение, взявшись за руку Килона. Самые внимательные были ошеломлены благоговейным молчанием, с которым незнакомец был встречен большей частью Совета.

Через несколько секунд напряженного ожидания из-под черной маски раздался странный, наводящий оторопь голос, громкий свистящий шепот, который сразу же поглотил внимание всех присутствующих.

— Кто меня знает, знает и мои намерения. — Он посмотрел на собравшихся, намеренно избегая встречаться взглядом с членами Совета Трехсот. — Вы знаете, что я полностью защищаю ваши интересы. Вы знаете, что я хочу лучшего будущего для Кротона.

— Он убийца! — крикнул один из советников-пифагорейцев.

— Не слушайте его, он наш враг!

Человек в маске протянул руку к Тремстам, по-прежнему на них не глядя.

— Да, я враг: враг Пифагора, истинного врага Кротона!

В ответ на новые энергичные протесты он вытащил из туники свиток.

— Как известно, Пифагор в очередном проявлении своего себялюбия не пожелал, чтобы его учение распространялось в письменной форме. Тем не менее часть этого учения он записывает в пергаментах, которые ревниво скрывает. — Он сделал паузу и высоко поднял свиток. — Этот пергамент — отрывок из книги, которую Пифагор написал собственной рукой и которую сам он называет своим «Священным словом».

Человек в маске понизил голос до шепота. Впрочем, этого было достаточно, чтобы все присутствующие прекрасно его слышали. Умолкли даже члены Совета Трехсот, напряженно ожидая того, что произойдет дальше, и не в силах противостоять пьянящему воздействию его голоса.