– Не думаю, что это хорошая идея.

– Могу я тогда поговорить с твоей мамой?

– Она куда-то ушла.

– Когда она вернется?

– А это важно?

Слышится искаженный связью вздох.

– Это никак не связано с тем, что случилось в школе. Мне очень нужна помощь. Я хочу поговорить о психическом здоровье Элизабет. Я беспокоюсь за нее.

– Я не ждала гостей…

Наступает тишина. Я жду, притоптывая ногой, но в этот раз это не нервный тик, а скорее радостное предвкушение. Затем дверь, наконец, открывается, и я вижу Кортни. Должна сказать: она сама на себя не похожа. Лицо у нее побледневшее, без следа прежнего разительного контраста между светлыми волосами и загорелой кожей. Глаза, зеленые, как и у ее отца, потускнели. Она откидывает с лица прядь выбившихся волос, и я замечаю шов, наложенный на щеку. На губах виднеются маленькие темные точки – тоже следы от шва.

– Вам нужна моя помощь? – спрашивает Кортни.

– Да, я беспокоюсь об Элизабет.

– А я тут причем? – она дотрагивается до лица. – Мы с ней уж точно не друзья.

– Потому что если Элизабет навредит… – я обрываю фразу, не договорив, и осматриваюсь. – Можно поговорить с тобой наедине? Дома кто-нибудь есть?

Кортни нервно переминается с ноги на ногу.

– Только садовник. Он на заднем дворе, нарезает деревья.

– В смысле «обрезает»?

Она закатывает глаза, на миг становясь прежней Кортни.

– Да-да, это.

Кортни не из тех, кто упустит возможность посплетничать. В глазах у нее загорается слабый огонек интереса.

– И как, в обычной жизни она такая же бешеная? Знаете, врачи сказали, что лицо будет заживать уйму времени.