— От кого она пряталась под этой трибуной?

— От своей совести…

Перекличку через тонкую перегородку в один или два кирпича пришлось прекратить, потому, что в коридоре послышались гулкие шаги. Юра в два прыжка вернулся в комнату и прилег на кушетку. В железной двери открылось окошко на уровне живота, и скрипучий мужской голос произнес:

— Ужин!

В окошке морщинистые руки старика держали поднос с ужином.

Юра поднялся с кушетки и прошаркал к двери. Забирая у старика поднос, он на мгновение задержал взгляд на его руке — на указательном пальце не хватало одной фаланги, а на большом и мизинце росли длинные, как у женщины, ногти.

Ужин состоял из стакана крепкого чая, булочки с марципаном и двух бананов.

— Вот это да! — воскликнул Соболев. — Так роскошно я даже в лагере не ужинал. — И добавил: — Если, конечно, в чай не подсыпали стрихнин!

Поужинав и оставшись в живых, он убедился, что в коридоре никого нет и вернулся в темный проем за кушеткой.

— Машенька! — позвал Юра, и она подошла к стене. — Ты поела?

— Да. Кормят три раза в день, и еще сухари!

Но его интересовало вовсе не это.

— Скажи, когда тебя сюда везли, ты спала?

— Нет.

— Значит, ты видела, куда тебя везут?

— Мне только перед самым замком развязали глаза.

— Перед каким замком?

— В котором мы сидим.

— Ты ничего не путаешь, девочка? — Юре подумалось, что, может, у девочки от всех этих потрясений что-нибудь не в порядке с психикой.