Ну как после этого не верить в судьбу?!

Из всех вариантов, которые мы рассматривали с Андреем, именно я выбрала точку нашей будущей локации.

Самое драматичное в жизни – несвоевременность происходящего.

Сколько раз я представляла себе нашу возможную встречу, представляла, как В., снова встретившись мне на пути, подойдет и заговорит, как полопаются мои вены и разорвется мое сердце, как я выскажу ему то, что несла в себе все эти годы: он – выше всего – семьи, любого смысла, самой жизни.

Но ничего подобного не случилось.

В. спокойно озвучил свой диагноз, и я удостоверилась в том, о чем давно догадалась: справедливости нет не только в моем мире, но и в его тоже.

Жизнь – не старый дубовый комод, в котором царит тщательный, продуманный порядок.

Те, кого он лечил, были разными: дряхлыми и молодыми, добропорядочными и порочными, веселыми и рефлексирующими, богатыми и стесненными в средствах.

И никто не хотел уходить…

Он же, подобно беспристрастному Харону, лишь ненадолго замедлял их уход, катая их по мутной подземной реке.

Выбраться удавалось единицам, тем, кого, отчаянно любя, не отпускали близкие. Тем, кому было ради чего возвращаться.

А теперь и за ним пришел Харон, как он мне его описал: молодой, долго стажировавшийся в Израиле оптимист, еще не отяжеленный пропитанными слезами деньгами и негативным опытом.

Я даже не вспомню, что отвечала этому седому, почти чужому мужчине, стоявшему возле все того же, семилетней давности, «Мерседеса», с желтой тряпкой из микрофибры в руке.

Огонь, гревший меня все эти годы, защищавший меня от отстраненного Андрея, от сосущей тоски по отцу, от тяжких дум о матери, от страха за Тошку, от болячек и непогоды, от вредности свекрови и пренебрежения свекра, от плохих новостей и ежедневных людских катастроф, от зависти не знающих меня и безразличия знающих, оказался мнимым.

Иллюзией, обманкой психики…

Иллюзия и истина – два слова на одну букву, чем-то напоминающую руну Хагалаз[2] от староангл. haegtesse, «ведьма».

А если вдуматься, слова-синонимы.

Без иллюзии жизнь пресна, без истины – невыносима.

Семь лет, что мы не общались, перемололи ту нашу истину, превратив ее в иллюзорную пыль.

Всю свою жизнь я мучительно хотела любить!