– Гордон сказал: “Я обо всем позаботился”? – переспросила Анна.

– Да, это его подлинные слова. Никогда не забуду, с каким лицом он их произнес, – ледяным, жутким. Надо же, я столько времени провел рядом с ним и так и не понял, что Джозеф Гордон не из тех, кто позволит встать у него на пути.

Анна, записывая, кивнула. Потом подняла глаза на Брауна и спросила:

– Но если Гордон собирался уезжать после фестиваля, почему он изменил свои планы и решил сбежать в вечер открытия?

Алан поморщился.

– Это вам Шарлотта сказала, да? Кроме нее, некому, об этом знала только она. Чем меньше времени оставалось до фестиваля, тем труднее мне было выносить, что Гордон, никак не участвовавший ни в его создании, ни в организации, присваивает себе все заслуги. Все, что он совершил, это опять набил себе карманы, раздавая разрешения на установку передвижных киосков на Мейн-стрит. Меня это достало. Он настолько потерял стыд, что заказал брошюрку во славу себя. Все его поздравляли, что ж за наглость такая! Накануне фестиваля я пошел к нему в кабинет и потребовал, чтобы к завтрашнему утру его здесь не было. Я не хотел, чтобы он пожинал все лавры от этого мероприятия, произносил речь на открытии. Он рассчитывал уехать из Орфеа спокойно, осыпанный почестями, оставив по себе нетленную память как о крупном политике. Но ведь все сделал я! Для меня это было неприемлемо. Я хотел, чтобы Гордон сбежал, как побитая собака, чтобы он жалким образом дезертировал. В общем, я потребовал, чтобы в ночь на 29 июля он исчез. Но он отказался. Утром 30 июля 1994 года я обнаружил, что он специально, чтобы меня позлить, расхаживает по Мейн-стрит и делает вид, будто проверяет, все ли в порядке. Я сказал, что немедленно поеду к нему и все расскажу его жене. Вскочил в машину и понесся на Пенфилд-кресент. В ту самую минуту, когда его жена Лесли, приветливо улыбаясь, открывала мне дверь, я услышал, что вслед за мной на полной скорости примчался Гордон. Лесли была уже в курсе. Сидя у них на кухне, я сказал: “Если вы до вечера не уедете из Орфеа, я всем расскажу, прямо со сцены Большого театра, что Джозеф Гордон – коррупционер. Все вывалю, ничего не утаю! За себя я не боюсь. Сегодня ваш последний шанс скрыться”. Джозеф и Лесли поняли, что я не блефую. Я действительно готов был сорваться. Они обещали, что самое позднее вечером исчезнут из города. Выйдя от них, я отправился в Большой театр. Время шло к обеду. Я встретил Шарлотту, которая вбила себе в голову, что должна забрать у Гордона один документ, эту долбаную пьесу, которую написал Харви. Она так упрямилась, что мне пришлось ей рассказать, что в ближайшие часы Гордон скроется из города.