– Ведьма стригла ее коротко, красила в черный цвет волосы, морила голодом. Вспомни, как часто Мышка пользовалась нашим клоунским гримом! Она хотела походить на нас, на Беллу – лишь бы не быть собой. – Заплаканная Эл смотрит на меня почти гневно. – Мы этого не замечали; мы верили в то, во что нам велели верить! Но мама хотела, чтобы мы знали: мы гораздо более особенные, чем думаем, чем она говорила нам, и поэтому смешала правду с вымыслом. Ведь она всегда так делала!

– Вероятность того, что родятся идентичные тройняшки, – шепчу я, – один к ста тысячам.

Эл кивает.

– Может, чуть меньше, – тихо добавляет она с легкой улыбкой. – Если в семье уже были близнецы, и твой дедушка – твой отец…

– Но почему? Почему мама позволила Ведьме ее забрать? Зачем Ведьме вообще понадобилось…

– Мышка рассказала, что Ведьма ходила во сне, ей снились кошмары. Мышка просыпалась и обнаруживала ее на коленях в темноте; она плакала и умоляла впустить ее обратно. Никто и никогда не любил Ведьму, не захотел на ней жениться. Ни мужа, ни семьи, ни родителей. После бабушкиной смерти дедушка вышвырнул ее из дома. Он позволял ей иногда приходить в гости в обмен на молчание. Мышка думала, что Ведьма забрала ее себе потому, что хотела взять что-нибудь на память о маме, о дедушке. Ведьме хотелось показать кому-нибудь, каково это – жить нелюбимым и одиноким…

Длинный палец указывает на дрожащую, склонившую голову Мышку. «Вот что значит быть хорошей дочерью!» В ее руке болтается золотой медальон, блестя на солнце. Мамина улыбка холодна, как лед. «Ты всегда заришься на то, что не твое». Ведьма сует цепочку в карман длинного черного платья. «Иногда я это получаю!»

Эл смотрит на меня.

– Думаю, Мышка ошибалась. Ведьма заплатила за надгробие и похоронила их вместе. – Ее глаза вспыхивают. – Всю свою жизнь ей хотелось, чтобы другие страдали еще больше, чем она сама.

Вспоминаю их свидетельства о рождении: 3 марта 1962-го, 14:32 и 14:54…

– Ведьма – старшая, – шепчу я, дрожа мелкой дрожью. – Дегустатором ядов должна была стать она!

Меня поражает чудовищность того, что произошло с моей матерью. И я понимаю, почему каждый год в день смерти бабушки она запиралась в своей спальне и не выходила до следующего утра. Столько ужаса, столько страданий, да еще несправедливость со стороны сестры… Наверное, она лгала себе. Интересно, под конец помнила ли она вообще, что Мышка когда-то принадлежала ей?

– Мама просто хотела, чтобы мы были в безопасности, – говорит Эл. – Может, она убедила себя в том, что Мышке ничего не угрожает и так лучше для нее…