Появилась у Бориса Николаевича вторая жизнь. Придуманная, насквозь фальшивая, непредсказуемая, но оттого, наверное, и интересная.

Если в первой — внешней — жизни Борис Николаевич оставался обычным майором-пенсионером, каких только в одной Москве десятки тысяч, а сколько по России!.. то в другой — тайной — постепенно становился Борис Николаевич тем Борисом Николаевичем, который для всех Борис Николаевич… Так-то!

Нет, не подумайте, он не стал безумцем. Просто у него появился интерес. Настоящий интерес. Бездонный и неудержимый.

Борис Николаевич теперь мог часами простаивать перед зеркалами. Он даже специально купил еще два больших, в рост человека, зеркала и оборудовал часть коридора таким образом, чтобы видеть себя с трех сторон сразу. Но со временем этого ему показалось мало, и он все перенес в комнату…

Однокомнатная малогабаритка Бориса Николаевича приобрела странный вид — кругом висели вырезки из газет и журналов, где был изображен Президент; часть комнаты напоминала гримерную: столик, зеркала, тюбики с красками и кремами, кисточки, вата и прочая, необходимая для макияжа мелочь; в левом от балкона углу расположились огромные, в рост человека зеркала, а в правом — приютилась кровать…

Борис Николаевич… как бы это определить получше… ну, скажем, занимался собой или играл в основном вечерами.

Плотно задвигал шторы, затем — тюль, включал свет, поправлял зеркала, чтобы не было отблесков и солнечных зайчиков. Переодевался, подражая какой-нибудь из фотографий, и начинал…

Что, спросите вы, что же начинал такое творить Борис Николаевич? Да ничего особенного. До смешного ничего особенного.

Вставал в позу оратора и читал стихи Некрасова (ну, любил бывший майор этого поэта, чего уж тут поделать!). Затем — неожиданно прекращал, книжка летела на кровать, и начинал жестикулировать: руку вперед, руку назад, руки вместе, прикрывая причинное место, руки врозь, руки над головой и так далее…

Когда подобное «рукоприкладство» надоедало Борису Николаевичу, то он начинал актерствовать. Резко развернувшись в сторону правого зеркала, вопрошал с хитринкой:

— Как живете, товарищи? Хлеба, мяса всем хватает? И администрация, небось, не обижает, а?..

Пауза. Нет ответа. Молчит зеркало. Лишь мигает Борису Николаевичу глазом Бориса Николаевича: ждешь, мол, ну жди, жди, авось чего-нибудь и дождешься…

Резкий поворот к левому зеркалу. Брови вниз. Нахмурился. В голосе металл. Скулы отяжелели:

— Это что-о, понима-аешь, а?.. Забыли, сволочи, о народе, понима-аешь… Молчите?..

И вновь пауза.

Безответное зеркало. Хмурый Борис Николаевич. Глаз недобро прищурен… И вот уже кажется бывшему майору, что не один он, а со свитой, и все жмутся, прячутся друг за друга, не хотят под гневное начальственное око попадать. Но он-то все видит, все понимает. Не уйти челяди от наказания, ну никак не уйти!..