— За что? — тихо простонал он.
— Так надо, — ответили ему.
— Отпустите…
— Как же, — вновь раздался знакомый голос (кто же это?)
— Жди, Борис Николаевич, сейчас отпустим…
Смех. И снова какое-то непонятное шевеление, сопение, вздохи.
Ой, изнасилуют! Ей-богу, изнасилуют проклятые!..
И вдруг как обухом по темечку — вспомнил Борис Николаевич, где он слышал этот голос. Да ведь это…
— Ильич! — с трудом выдавил из себя Борис Николаевич.
Поняв, что его узнали, Антон Ильич засмеялся. Паскудно и мерзко, чувствуя полную безнаказанность.
— Узнал, — сообщил кому-то Антон Ильич. — Значит, и в самом деле очнулся… Эй! — Он грубо затормошил Бориса Николаевича. — Эй, приятель!
— Рука, — пожаловался Борис Николаевич.
— Болит?
— Больно…
— Потерпишь, — жестко сказал Антон Ильич. — Потерпит, ничего с ним не случится. Еще нас переживет, сволочь… Эй! — он вновь обратился к Борису Николаевичу. — Переживешь?
— Что? — не понял Борис Николаевич.
— Ничего. Проехали…
Борис Николаевич хотел сказать, что у него затекли ноги — кажется, на них кто-то сидел, кто-то очень тяжелый, — но не успел. Его перебили.
— Кончай возиться! — прикрикнул на сообщников Антон Ильич. — Развели тут… — он выругался, но как-то жалко, как-то совсем нестрашно.
Если бы в полутемном помещении было чуть светлее, то Борис Николаевич без труда бы узнал подсобку, которая находилась прямо за раздаточной на втором этаже «Пьерро» (к слову, надо справедливо заметить, что Борису Николаевичу даже как-то довелось в ней побыть, еще в те времена, когда «Пьерро» не был клубом, а был обычной диетической столовой, когда он, Борис Николаевич, зеленый лейтенант, первый раз в жизни захотел поскандалить по поводу непонятной субстанции, именуемой в меню фрикадельками, а на деле являющейся черт знает чем, и зашел в эту самую подсобку, но тут же выскочил как ошпаренный, увидев, как прямо среди котлов и гигантских кастрюль два молодых поваренка, спеша, ругаясь и мешая друг другу, трахали самым бессовестным образом такую же, как они, молодую кассиршу…) А если бы Борис Николаевич был немного повнимательнее на улице, то он бы — точно так же, без особого труда, — узнал бы и тех, кто сейчас возились над ним. Это были чекисты из «наружки», наружного наблюдения: молодой парень разбитного вида и человек, сидевший за рулем «жигуленка».