– Мне, Анатолий Борисович, интересно другое.

– Что же?

– Мое чудесное, или, как вы любите говорить, эффектное начало моего отпуска.

– Не понимаю, о чем вы.

– Неужели? Мое краткосрочное заточение в камере.

– Да что вы говорите, Иван Владимирович?

– Представляете, Анатолий Борисович!

– Извините, мне об этом ничего не известно, не пытайте меня. – Кравчук рассмеялся. – Так вот, что касается Марии Данченко, если вам все же интересно. Хочу, чтобы вы оценили нашу гуманность, Иван Владимирович. Ее и пальцем никто не тронет. Она вольна делать все, что ей заблагорассудится в рамках правил того заведения, в котором она оказалась.

– Вы о чем?

– Судя по всему, ваша подопечная не выдержала марафона. Нервишки сдали у девушки. Ну, и она распрощалась с головой. В дурке она, под присмотром. Пока в Волгодонске, после видно будет, где ее лучше будет вылечить. Такие вот дела. Жаль я сам не могу с ней поговорить, меня держит ваша остальная компания, но, те, кто пытался у нее что-то выяснить, говорят, что она находится очень далеко от понимания окружающего ее мира. А так, никакой агрессии, всплесков и прочего негатива, мила и спокойна. Может, оно и к лучшему. Как вам новость?

– Я за вас рад.

– Я-то тут при чем?

– Одной проблемой меньше.

– Никогда не считал Данченко проблемой, во всяком случае, в том смысле, на который вы намекаете. Хотите узнать об остальных?

– Анатолий Борисович, вам так необходимо держать меня в курсе вашей операции? Понимаете, с тех пор, как она перестала быть моей, она стала мне совершенно неинтересна. К тому же, я в отпуске.

– Ну, простите, Иван Владимирович. Ну, еще немного, утолите мою слабость к эффектам. И ведь, как-никак, благодаря вам, у меня тут турне по всей стране. Я вот в Чите уже. У меня ночь. Хотите знать почему?

– Почему у вас ночь?

– Нет. Почему я в Чите.

– Почему же?

– Ваши подопечные наследили в Тынде. Один сотрудник полиции мертв, другой в тяжелом состоянии. Дело рук одного мальчика и одной девочки.