– Какая связь?

– Так, подождите, Иван Владимирович. Вы зачем мне кино показываете? Вы меня шантажируете? Оставите его в живых – я забуду про Кротова и ваших беглецов. Обо всем забуду. По рукам? Вот та версия, что нарисована для вашего московского руководства, вот она и будет. Будет только она, она одна и больше ничего! А дальше мы начнем с вами работать над чем? Правильно! Мы займемся «Черными псами»! А, Иван Владимирович, шантажируете, цену бьете?

Шоцкий молчал, улыбаясь, глядя в экран на Кравчука.

– Ну, скажите же хоть что-нибудь, Шоцкий! Мать вашу! Плевать вам на карьеру, я понял, он понял, ты понял, все понял и давно понял… но, успокойтесь вы! Задели ваше офицерское достоинство? Да бог с ней! С ним, черт побери! Это все так мелко! Вы боитесь за вашу дочь? Ну, да, да… Я видел ваш взгляд, и понял, что боитесь.

– Пока я жив, моя дочь в опасности, – незаметно прошептал Иван Владимирович.

– Это работа, – продолжал Кравчук, – мы, я должен использовать все рычаги воздействия на человека, на людей. Все люди так поступают вне зависимости от рода деятельности. Разница лишь в амплитуде. Да, вы наш, пока дочь… ну, вы поняли, а ваша дочь, ну, пока… вы…ну, вы меня поняли. Что мы, как дети малые! Что мы? И, вы видите, я ничего не скрываю! Все начистоту! Не молчите! Что вам надо? Вы меня утомляете, черт! Черт, Шоцкий!

Шоцкий молчал, кидая взгляд на часы.

– Что вы все смотрите на время? Беспокоитесь за меня? Да, у меня поздно! Иван Владимирович, ну, давайте дружить? Вы же, вы же человек системы, вы не сможете без нее жить, без устава, приказов… всей это хрени. Как и я! Нас потереть и мы вскакиваем по стойке смирно, ну, прямо, как Хоттаб… как там его, как раб лампы!

У Шоцкого екнуло внутри.

– Ну, разве не так? Мы все в зависимости у всех и у всех под контролем, под жесточайшим контролем! Мы, мы, мы! Я, ты, он, она, вместе целая тюрьма! Весь мир, поймите же вы, Иван Владимирович! И в этом мире так приятно самому крутить схемы и контролировать клочки жизни, клочки этой массы человечков. Пусть мной управляют и я сам зависим, но подо мной моя вотчина рабов… тьфу ты господи! Но, увольте, полковник, это так приятно! До оргазма, мать его! Мать его! А, полковник?

– Я слушаю вас, Анатолий Борисович, слушаю.

– Так, что вы творите? Вы так и не сказали. Это шантаж?

– Нет.

– А что? О, господи! – Кравчук плеснул водки и выпил еще полстакана. – Вы заразны, – серьезно и тихо проговорил он. – Я это давно заметил. Как прочел донос Кротова, я вам уже говорил. Вы с ними заодно, с вашими беглецами. И неужели вам неинтересно, кто нас всех контролирует? Кто нами крутит, как марионетками, чьи мы рабы? Ведь, если мы это поймем, заключим с ними союз, то черт его знает, во что все это выльется. Мы будем знать такие рычаги управления!.. И мы, мы… Ох, полковник, мы будем держать на цепях весь мир! – кричал Кравчук. – А то и не один. Вы еще не дошли до понимания сквозящих миров, это так увлекательно… простите, я, кажется, слегка пьян. Полковник? Мы с вами твари ползучие… все, миллиарды тварей… Никто не знает, как быть иначе. – Кравчук задумался, налил еще водки, выпил, отшвырнул бутылку в угол комнаты, подошел к холодильнику и достал вторую, откручивая крышку. – Нам или гнить всю жизнь, вечность, или смотреть как гниют остальные, указывая им, как это делать, пинать этих ничтожеств, этих людишек, как пинают сейчас нас. Это же выход! Мы окажемся там, наверху! И это прекрасно! Ну, неужели вы этого не понимаете?