— И вы думаете, этого достаточно?

— Лично я, конечно, с мистером Кендриком не знаком, однако мало кого из людей я изучал так пристально и вряд ли знаю о ком-либо столько же, сколько о нем. Он незаурядный человек, но при этом удивительно рационалистичен и скромен в оценке своих достижений. Сколотил огромное состояние на подрыве ближневосточной экономики, а потом бросил все, хотя дело сулило еще миллионы и миллионы, потому что почувствовал угрызения совести, потерял контроль над этими своими чувствами. Тогда он выступил на политическую арену — просто ради того, чтобы избавиться от одного — как вы меня назвали? — одного Грязного Подонка, который набивал свои карманы в Колорадо. И, наконец, он отправился в Оман, прекрасно понимая, что может никогда не вернуться оттуда живым, потому что верил, что может помочь в этом кризисе. Такого человека нельзя не воспринимать всерьез. Он сам может пренебрегать собой, но остальные им — никогда.

— О Боже мой, — пробормотала Калехла, — я слышу нечто похожее на собственные рассуждения.

— В поддержку его политического продвижения?

— Нет — в объяснение, почему он не мог быть лжецом. Однако могу назвать вам еще одну причину, почему он поехал в Оман. Она из разряда его неприятия убийств. Он был уверен, что знает, кто стоит за террором в Маскате: то же самое чудовище, которое отвечало и за поголовное уничтожение семидесяти восьми человек из группы Кендрика, включая их жен и детей. Он оказался прав. Этого человека казнили в соответствии с арабскими законами.

— Вряд ли это можно назвать аргументом против.

— Да, нельзя. Но это несколько меняет ситуацию.

— Я бы предпочел думать, что это придает ему еще одну черту: желание, чтобы восторжествовало правосудие; таким образом это только подтверждает правильность нашего выбора.

— Нашего?

— Мы вновь у границы моей откровенности.

— Я повторяю, он отвергнет подобное предложение.

— Отвергнет, если ему станет известно, как им манипулировали. А может и не отвергнуть, если его убедят, что он действительно нужен.

Калехла вновь отодвинулась к стене их кабины, испытующе глядя на чеха.

— Если я правильно расслышала, вы предлагаете мне нечто глубоко оскорбительное.

— В этом нет ничего оскорбительного, — Варак наклонился вперед. — Никто не может заставить человека принять выборную должность, мисс Рашад. Он сам должен ее добиваться. И опять-таки: никто не может заставить ведущих сенаторов и конгрессменов какой бы то ни было политической партии беспрекословно принять нового кандидата — они должны сами пожелать его… Правильно, мы создали благоприятные обстоятельства, чтобы выдвинуть определенного человека на первый план, но самого этого человека мы создать не смогли бы — он был таким с самого начала.