Лефевр зажег свечи в настенных канделябрах и усадил пришедших в кожаные кресла.

– Слушаю тебя, Мадлен.

– Месье, я пришла из-за доктора Рейнхарта. Сегодня я была у него в тюрьме.

– Как он?

Мадлен оглянулась на Эмиля. Мальчик не слушал разговор взрослых, разглядывая банки с частями человеческих тел, между которыми белел обглоданный череп.

– Он серьезно болен, – прошептала она, отвечая на вопрос. – По его словам, у него тюремная лихорадка и заражение крови. У него сломано несколько костей. Во время пыток ему повредили ноги.

– Боже мой! – Лефевр почесал лоб. – Я слышал, что он болен. Но такое обращение… это чудовищно, бесчеловечно. Как тебе удалось попасть в тюрьму?

– Приятель пособил, – соврала Мадлен. – Из тюремной охраны. Я упросила меня провести. Он сказал: первый и последний раз. Больше меня туда не пустят.

– И все равно, Мадлен, тебе повезло больше, нежели мне. Я просил допустить меня к Рейнхарту, но мне отказали. Надо было попытаться еще раз. Поискать другой способ. Мои друзья во дворце молчат, и я не знаю, что там сейчас происходит.

– Месье, умоляю вас: попробуйте снова, пока еще не поздно. Съездите прямо в Шатле и скажите тюремным властям, что доктор Рейнхарт умирает. Меня они не послушали, а вас…

– Я так и сделаю. Я поеду сейчас же. Только приготовлю снадобье от лихорадки и мазь от переломов… Так, что еще надо? – спросил он себя и встал. – Я бы попросил Марту приготовить что-нибудь питательное, но уже отпустил всех слуг. Тебе повезло, что ты меня застала. Сегодня вечером я покидаю Париж.

Услышав кашель Эмиля, Лефевр окинул взглядом хрупкую мальчишечью фигуру:

– Я что-нибудь приготовлю и для твоего племянника.

– Я вам очень признательна, месье. Эмиля уже давно мучает кашель. Никакие лекарства не помогают.

Лефевр ушел. Устав ждать, Мадлен встала и вышла в коридор, рассеянно глядя на препараты в банках: человеческое сердце и маленькую, совсем призрачную руку.

– Маду, а почему все эти куски лежат в банках?

Эмиль пристально разглядывал раздутые белые кусочки того, что, судя по наклейке, называлось «мозжечком».

Мадлен обтерла фартуком лицо.

– Для изучения, любовь моя. Это делается, чтобы другие могли увидеть, как выглядят разные части тела. Так мне рассказывала Вероника.

Ей вспомнился первый день в доме часовщика и рассказ Вероники, а также оторопь, охватившая ее при виде движущегося металлического паука. Тогда манера девушки показалась ей высокомерной: еще одна богатая особа, снизошедшая до разговора со служанкой. Потом она убедилась: в Веронике не было ни капли высокомерия. Просто дочь Рейнхарта страдала от одиночества.