Леви рассказывает это так, словно он сделал благое дело, проявил милосердие, как человек с высокими моральными принципами.

– Я позволил им сблизиться – Тревису и Мэгги. Затем внушил им кое-какие воспоминания, и вскоре оба во все поверили. Вы все поверили. Вы хотели верить в мир, который я для вас создал.

Глаза Леви расширяются, руки все крепче сжимают мне горло.

– Разум человека податлив и пластичен. Им так легко манипулировать. Ты хотела верить в то, что Калла с Тео жили здесь всегда, с основания общины. И ты в это верила. – Замолчав, Леви убирает с моих глаз прядь волос. – Иногда я даже задаюсь вопросом: как далеко возможно зайти? Во что еще я мог бы вас заставить поверить?

Я с отвращением от него отворачиваюсь:

– Любовь к себе ты тоже мне внушил?

– Ну, ты же этого хотела…

Мы все верили Леви благодаря его гипнозу! Он нашел способ, как нас убеждать, уговаривать лживыми словами, – он рассказывал нам байки, в которые нам хотелось верить. Мы, как самые глупые овцы, следовали за пастухом-монстром на заклание.

Я пытаюсь вывернуться из его рук, но Леви лишь сильнее прижимает меня к стене. Его рот всего в паре дюймов от моих губ.

– Я использую тебя, Би, чтобы укрепить веру всех остальных. Я скажу им, что ты заболела, заразилась ветрянкой под стать Эшу и Тёрку. Я им скажу, что ты пыталась сбежать из общины вместе с Колетт и ее ребенком. Но лишь вступила в лес, как гниль мгновенно проникла в тебя. Я скажу им, что ты умерла очень быстро, до отправления обряда. И я похоронил тебя на нашем кладбище. Из доброты и гуманности. И все насельники Пасторали еще раз удостоверятся, что покидать ее пределы нельзя, что в нашем лесу таится опасность. Твоя смерть их окончательно убедит.

Рука Леви скользит по моему животу, замирает на нем, словно он способен почувствовать жизнь, развивающуюся во мне. Но уже через секунду эта же рука возвращается по моей груди снова к горлу. За ней неотрывно следят его глаза. Как будто Леви наслаждается каждым мгновением, моими последними нервными вдохами.

– Ты всегда была моей любимицей. Ты нравилась мне еще в детстве, – пальцы Леви снова смыкаются на моей шее, нащупывают пульсирующую в ней кровь, поддерживающую жизнь в нашем ребенке.

– Не делай этого, Леви, – пытаюсь обрести голос я. – Ты убьешь не только меня. Ты убьешь и нашего ребенка!

На секунду его пальцы замирают, губы сморщиваются.

– Я сделаю вас обоих мучениками, – ухмыляется он. – Пожертвую вашими жизнями во спасение остальных!

Часть Леви всегда меня опасалась. Он боялся, что однажды я все вспомню, что зрение вернется ко мне и я расскажу всей общине, что он творил, что он в реальности представляет собой. Леви боялся утратить контроль. И теперь он пытается его удержать.