В лист гранок журнала были завернут три электронных диска Брагина с его наработками разных версий программ и алгоритмов, тестов, забиваемых на диски материалов заявок его изобретений и патентов, одним словом, всякая всячина по «серьёзному делу». И за гранками, наверное, Наташа ездила когда-то. А потом он сам позвонил Латынину, мол, когда? А тот не мычит, не телится: «Гармошку» цензура зарубила. Без паровоза придется вагончики подборки компоновать заново, сокращать до одной страницы». Больше Брагин в редакцию никогда не звонил, не интересовался судьбой своей рассыпанной подборки. Не до этого защитившемуся на ура доктору и «кэкалду» в одном флаконе. Ничего он доктор-кэколд уже не хотел публиковать и зарекся, хватит. Но ведь для жизненного куража чего-то не хватало, особенно, тогда, когда он стал мотаться по заграницам с тем же нескрываемым интересом, как раньше, будучи «невыездным» объездил все края и веси СССР. И куча стихов, блокнотов с ними – под дивное сухое красное французское вино, под марочные коньяки и виски со льдом…

В своей новой жизни, много общаясь по работе с полковниками – военными интеллектуалами, ребятами из ГРУ и СВР – Брагин поинтересовался в силу своего здорового любопытства: почему даже во времена позднего Брежнева не могли напечатать его «Гармошку маршала Жукова»? По-дружески объяснял своим новым коллегам и приятелям, мол, об этой гармошке маршала ему в детстве все уши прожужжал дядька-фронтовик. Сам видел эту гармошку, даже слушал раз, но поодаль где-то под конец войны в Германии, только что играл именно маршал, на все сто процентов не уверен. Суров, жесток был маршал, близко к себе не подпускал.

Вот и спрашивал Брагин своих военных осведомлённых коллег, за что Хрущев с Брежневым, их соратники и цензоры боялись даже лишнего упоминания имени маршала, не только восхваления в стихах его гармошки. Потом в новых временах, Брагин опубликует в своей книжке «Гармошку». А тогда спрашивал: «К чему тут цензуре придираться». Читал на выбор несколько строф из стихотворения: «…Война кончается. И в тишине плывёт щемящее и нежное гармошки. Такое только раз один найдёт и вымучает душу без оплошки. Берлинские страдания мехов… Всё впереди, но почему так грустно? Мелодия кручинушки лихой пробилась к небу из души мятежной русской… И маршальская дума высока, и всхлип гармошки под германским небом уберегут от смерти и штыка солдат за миллиметры до Победы. Но миллиметры – это в небеса уход живой здесь армии безусой… Играет маршал, по щеке слеза скатилась на меха гармошки русской. Пошли… «Тридцатьчетвёрки» давят грязь. С его КаПэ к победному исходу по всем фронтам Европы разлилась гармошка, подымая вверх пехоту!»