– Как мы должны это понимать? – спросила Хейверс.

– Вы должны это понимать так, что теряете время с моей клиенткой, – объяснила Астолат Эббот. – Все, что, по вашему мнению, происходило в клинике, не имеет к ней никакого отношения. Ее наняли только для того, чтобы вести записи клиентов и помогать им заполнять анкету.

– Но это не объясняет ее разговоры с Адаку Обиакой, – заметил Линли.

– Я же вам говорила, – возмутилась Мёрси. – Я ее не знаю. Я с ней никогда не встречалась.

– Значит, это не вы на кадрах, заснятых камерой видеонаблюдения «Вкуса Теннесси»? – спросила Хейверс. – Вы с Адаку идете по улице и мило беседуете.

– Вы впустили ее в клинику, – прибавил Линли. – Полицейская камера дает изображение отличного качества.

– Это не я, – запротестовала Мёрси. – Я этого не делала. Ничего.

– А как вы тогда объясните эти записи? – спросила Хейверс.

– Эти штуки?.. Все знают, что их можно изменить. Для этого достаточно ноутбука.

– Понятно, – Хейверс кивнула. – Может, у вас есть идеи, зачем «Вкусу Теннесси» переписывать это видео?

– Записи можно изменить после, – сказала Мёрси.

– После чего?

– Вы получили записи и изменили их.

– Ага. Понятно. То есть сотрудники столичной полиции – уверяю вас, им совсем нечего делать, кроме как сидеть в своих смартфонах, – они отложили все свои дела, чтобы приставить голову Тео Бонтемпи – вы знали ее как Адаку – к телу женщины, которая носила точно такую же одежду, кстати найденную у нее в платяном шкафу. Кто же это был, одетый как Адаку?

– Я хочу посмотреть записи.

Хейверс выдохнула.

Линли наблюдал за женщиной. Она облизнула губы. Потом сглотнула. Протянула руку к пластиковому стаканчику на столе, подняла его, но тут же поставила на место. Руки у нее дрожали, заметил Линли, но она не хотела этого показывать.

– Чего вы боитесь? – спросил она. – Или следует спросить: кого вы боитесь?

– Я никому не причинила вреда, – сказала Мёрси. – Ни обрезания, ни убийства – ничего. Я ничего не сделала. Ничего. Если кто-то написал заявление и в чем-то меня обвинил, все это ложь. Больше я ничего не скажу. – Она повернулась к адвокату: – Теперь я хочу уйти.