Напрасно. На меня нашло затмение, и ничто не помогло: рядом стоял отец и, нашептывая в ухо, подогревал мою ярость.
«Так ты сосал у старикана, педик?»
Как смела Ханна осуждать меня? Клеймить словами моего отца?
«У тебя духу не хватит, педик, скинуть меня с этой скалы».
Он был само зло. Убить его одного было недостаточно.
И я взял воздушку.
Их голубая машина стояла наполовину скрытая в соснах, напротив Расщепленной скалы, где двадцать шесть лет назад они оставили велосипеды, но мужа поблизости не было. Маккласки затормозил, быстро выбрался из автомобиля, сунул в кобуру пистолет, и они бросились по ведущей от шоссе тропинке – пути, который Ханна помнила с детства. Хотя Маккласки не произнес ни слова, любой бы заподозрил неладное с Пэтчем, прочитай то, что тот написал и утром отослал жене. Что у него в голове? Только бы не опоздать, молила Ханна.
Маккласки бежал по пересеченной местности на удивление быстро, и Ханне пришлось постараться, чтобы не отстать. Картины мелькали в голове, как карты в колоде: детектив останавливается, чтобы помочь ей перелезть через камни, она выдыхается, снова ощущает прикосновение дула пистолета к макушке, к тому месту, где рождаются опаляющие ее кошмары, видения, в которых она ощущает запах его зубов… Ханна опять привязана к дереву, и ее жалят пульки, а затем боль в глазу, больнее нет ничего в мире, потом темнота, как в пещере, и ее глаз – сам пещера.
Тропа тянулась по оплетенной корнями деревьев впадине, через выжженное зноем, усеянное наполовину погруженными в землю камнями пространство, и привела к развилке.
– В какую сторону? Помнишь? – спросил Маккласки.
Ханна представила Пэтча и мокрую красную бандану.
– Где-то здесь течет ручей. – Она запыхалась.
– Ясно.
Он потянул ее вниз, по уводившему в неглубокую долину ответвлению. И чем ближе они подходили к месту, тем Ханна явственнее слышала звук – сначала лишь шепоток, который усилился до рева водопада. Это были ее собственные слова: «Ты же… педик».
Осыпь на крутом склоне грозила падением, и, стараясь удержаться на ногах, Ханна вспомнила, как у нее вырвалось роковое слово, буквально слетело с губ. Слово, которое она слышала в школе по сотне раз за неделю. На девочку из мира двадцатитрехлетней давности, девочку из другого столетия нашло затмение.
Ведь есть же и другие слова. А если бы она употребила не это? Могло бы все сложиться иначе?