Светлый фон
щаду.

По лицу Эльзы бегут слезы. Она не может смотреть на страшное зрелище и закрывает глаза.

По лицу Эльзы бегут слезы. Она не может смотреть на страшное зрелище и закрывает глаза.

– Прости. Прости. Прости меня, Биргитта. Прости, – повторяет она тихо.

– Прости. Прости. Прости меня, Биргитта. Прости, – повторяет она тихо.

Сейчас

Сейчас

В тишине я слышу странный звук со стороны входной двери. Он то затихает, то снова становится громче; это напоминает шум, издаваемый нашими радиостанциями.

Они лежат кучей на скамейке. Я беру одну из них – легкое, некрасивое, маленькое устройство из черной и желтой пластмассы. Покоясь на моей ладони, она напоминает огромную осу, готовую ужалить меня в любое мгновение.

Рация выключена, индикатор на ней не горит.

Я роняю ее. Слышу, как трещит пластмасса, ударяясь о каменный пол и раскалываясь на части.

«Как череп Макса, – думаю я. – Неужели это было столь же легко?»

Лихорадочно перебираю другие радиостанции плохо слушающимися пальцами. Ни на одной из них не горит индикатор. Все они мертвы.

Звук становится все громче. Это явно не радиопомехи; сейчас я понимаю, что слышу пение, которое, кажется, поднимается из самой земли и разносится ветром над Сильверщерном на закате дня.

– Мы умрем здесь, – хрипло говорит Роберт. – Мы умрем здесь.

– Нет, – отвечаю я.

На моем языке привкус железа и крови, в ушах звенит песня, и Сильверщерн представляется мне петлей, которая вот-вот задушит нас.

– Нам надо идти. Мы не можем ждать полицию.

Роберт выглядит чуть ли не сонным. Это шок, понимаю я. Наверняка я тоже шокирована, но чувствую себя ужасно бодрой. Пожалуй, как никогда прежде.

– Ничего не получится, – мямлит он. Его тело словно уменьшилось в размерах. Широкие плечи поникли, руки болтаются по бокам подобно веревкам.