Я благодарю официантку, которая ставит передо мной пасту, и проклинаю чертову удачу, когда они садятся за соседний столик.

Тобиас смотрит в сторону, а вот Алисии прекрасно видно, как я сижу одна на двухместном диване возле окна, из которого открывается обзор на улицу. Я переворачиваю страницу книги, которую больше не читаю, и беру вилку. Еда совершенно безвкусная, но я заставляю себя жевать и глотать. Алисия лучезарно улыбается Тобиасу, а у меня в горле образуется ком.

К черту.

Подняв руку, зову официантку за расчетом и случайно опрокидываю вино. Оно проливается на ковер, и я радуюсь, что это произошло бесшумно, вот только уже слишком поздно. Алисия замечает меня, когда я в суматохе встаю, взяв с колен салфетку, чтобы промокнуть ковер. Однако я по ошибке беру не салфетку, а скатерть, и теперь мой ужин присоединяется к вину. С пола замечаю вспышку пламени, когда свеча на моем столе опрокидывается, поджигая скатерть.

Слева от себя слышу испуганный крик женщины и беру стакан с водой, чтобы погасить пламя. К счастью, оно тухнет, но перед этим перекидывается на мою книгу. Не успеваю поднять салфетку, чтобы потушить том, поскольку меня отталкивают в сторону и делают все за меня. Воздух наполняется пряным цитрусовым ароматом, и я проклинаю судьбу. Проклинаю свою неспособность ретироваться тихо и незаметно.

Я не могу на него смотреть. Не хочу.

– Спасибо.

В ответ раздается хриплый мрачный смешок, заполняя пространство между нами мелодичным звуком.

– Ты стала менее ловкой, чем в свои одиннадцать лет.

– Это очевидно.

Он поднимает наполовину обуглившуюся, наполовину промокшую книгу.

Я смотрю на нее, совершенно подавленная. В груди ноет от того, что теперь это очередная разрушенная часть моей истории, нашей истории. Чувствуя подступающие слезы, шмыгаю носом, чтобы их подавить, и беру сумку.

– Это просто книга, Сесилия.

Но это не так. Эта книга – последняя часть меня, которая цепляется за надежду. Эта книга больше обычной одержимости, и ему это известно. Я наконец поднимаю на него глаза, огонь и вода смешиваются, и в них я вижу те дни, которые мы проводили в доме его врага. Дни и часы, когда мы беседовали, смеялись, ссорились, трахались и занимались любовью, а он шептал мне слова, от которых я даже дышала иначе.

– Да, это ничто, верно?

– Господи, вы в порядке? – вмешивается официантка и приседает, чтобы собрать с пола посуду.

– Мне очень жаль, – тихо говорю я, не сводя глаз с Тобиаса. Мои слова предназначены для него. Он их впитывает. – J’espère que je pourrais…[65]

– Кем? – тихо спрашивает Тобиас, его слова обнимают мое сердце, от нежности его взгляда перехватывает дыхание.