Часы еще не закончили отбивать девять торжественных ударов, когда мы их услышали. Сначала – глухой звук, это они стучали во входную дверь. К тому времени Стокер уже разобрал там баррикады, но мы не спешили впускать их. Я хотела, чтобы они сами пришли ко мне, и те несколько минут, пока они пытались проникнуть внутрь, только подогрели их нетерпение.

Стокер повернулся ко мне, и я заметила в его глазах целеустремленность и решительность, которых никогда прежде не бывало. Это был не тот раздавленный человек, которого я встретила совсем недавно, а совершенно другой: сосредоточенный, решительный, настроенный закончить это дело – к лучшему или к худшему, неважно.

Он коротко мне кивнул.

– На позиции, Вероника. Они пришли.

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать восьмая

Когда они вошли, мы со Стокером стояли позади котла. Зловещий свет плясал на наших лицах, и я смотрела на них сквозь дрожащий от жара воздух.

Первым был Эдмунд де Клэр вместе со своим приспешником, Тихим Джоном, и двумя другими типами, лица которых были мне знакомы со времени нашей приятной прогулки по Темзе.

Я выступила из-за котла, но вперед не пошла.

– Стойте там, – приказала я. Он подчинился, и я окинула его долгим пристальным взглядом с головы до пят. Дорогой костюм, видавший лучшие дни. Ботинки надо бы отполировать. Выбрит неаккуратно, первым попавшимся цирюльником. И тут я поняла про него нечто важное: его жизнь состояла из серии неудач. Он был близок к власти, богатству, счастью. И все это от него ускользнуло.

При его приближении Гексли заскулил и заполз под диван. Я подумала, что этот пес прекрасно чувствует людей.

– Добрый вечер, дядя.

Если для него и было неожиданностью то, что я обо всем догадалась, он ничем себя не выдал.

– Ты истинная дочь Лили, – сказал он глубоким, мелодичным голосом. Я вспомнила, как читала о том, что лучшим качеством Лили как актрисы было не ее симпатичное лицо, а ее необычный театральный голос. Должно быть, это семейная черта, подумала я.

– Я понял это сразу же, как увидел тебя из экипажа на дорожке в Литтл-Байфилде, а затем на Паддингтонском вокзале, когда услышал, что ты говоришь ее голосом. Ты не представляешь, как тяжело мне было сдержаться и не сказать тебе сразу же, кто я такой. Но я знал, что ты мне все равно не поверишь. Кто может в такое поверить, даже если слышит это из уст родного дяди? – закончил он слегка дрогнувшим голосом.

Уловка была восхитительной и помогла мне понять, что он все еще намерен разыгрывать партию преданного дядюшки. Должно быть, он понял, что я не могу знать наверняка, враг он мне или друг, а он, очевидно, был заядлым игроком. Он будет играть до последней карты, не преминет достать несколько и из рукава. Этот дрогнувший голос мог бы обмануть человека, который не смотрел на его лицо, потому что почти неуловимое беспокойное движение глаз сказало мне, что он взволнован и зол. И все же я могла бы поверить в его искренность, если бы не его приспешники, которые только и ждали приказа окружить нас.