– Неудивительно, что день кажется длинным, – заметил он, – ведь уже середина июня.

Я ничего не ответила, с восхищением осматривая результат наших усилий. Вместе мы расчистили большое пространство в центре мастерской, прикрутили фитили ламп, и по углам комнаты собрались тени. В этой полутьме посверкивали зубы и поблескивали глаза сотен чучел, расставленных по периметру комнаты. Полки, которые было непросто поднять, мы оставили на месте, и огромные банки с плавающими в них экспонатами придавали помещению таинственности, будто пришли прямиком из шедевра Мэри Шелли. Нетрудно было представить, как мощный гальванический разряд вдруг оживляет все эти существа.

Котел находился теперь в центре комнаты, притягивая взгляды и привлекая внимание.

– Знаешь, в этом не было никакой необходимости, – в какой-то момент заметил Стокер. – У нас есть прекрасный действующий камин.

– Не забывай о театральном эффекте, – ответила я. – Я хочу устроить им представление, которое они запомнят надолго.

– Пожалуй, ты все-таки дочь своей матери, – заметил он.

Но я обратила внимание на то, что и сам Стокер не пренебрег некоторой театральностью. Когда мы пришли в мастерскую, он снял сюртук, жилет и шейный платок и сейчас не потрудился надеть их обратно. Вместо этого он закатал рукава до локтей, так что стала видна его татуировка с жезлом Асклепия. На глаз он надел повязку: вероятно, от усталости – но мне показалось, ему нравится, что она придает ему грозный вид.

Поставив котел на место, мы разожгли в нем огонь, бросая туда стопки старых газет и сломанные полки, и вот уже красные горячие языки пламени заплясали в полумраке мастерской. Мы распахнули окна, выходящие на Темзу, длинные, протянувшиеся почти от пола, от самой воды, на двенадцать футов в высоту или даже выше. Стокер вскарабкался наверх как обезьяна, чтобы открыть слуховые окошки, и дым взвился вверх и потянулся наружу.

– «Но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх», – процитировала я.

– Не очень-то это утешительное занятие – цитировать Иова, – заметил Стокер, строго посмотрев на меня. Он повернулся ко мне как раз, когда часы начали бить девять.

– Пора.

Я не стала как-то особенно заботиться о своем внешнем виде. Руки у меня были черными и грязными от типографской краски, так что я их вымыла. Но я чувствовала, что волосы у меня выбились из шиньона, да и жакет я не стала надевать, причем намеренно. Я осталась в белой блузке, которая напоминала знаменитый костюм Лили Эшборн. Мне хотелось, чтобы они сами увидели, как мы с ней похожи.