Оги морщится, его глаза закрыты.

– Вы и вправду были выдающимся наставником, Оги. Вот почему я не могу двигаться дальше. Это вы протестовали против несправедливости. Вы, как никто другой, настаивали на том, чтобы плохие ребята платили за то, что сделали. Вы учили меня, что если правосудие не торжествует, если никто не наказан, то мы никогда не достигнем равновесия.

– Ты наказал Энди Ривза.

– Этого недостаточно.

Я подаюсь вперед. Мы с Оги бодались столько раз, что и не сочтешь. Это он помог мне разобраться с моим первым «Треем», слизняком с яйцами, которого я арестовал за изнасилование шестилетней девочки, дочери его подружки. Меня засекли на несоблюдении процедур, и его должны были отпустить домой – назад к этой девочке. И вот мы с Оги остановили его.

– Что вы скрываете от меня, Оги?

Он роняет голову на руки.

– Оги?

Он трет лицо. А когда снова поднимает на меня взгляд, я вижу его красные глаза.

– Ты сказал, что Маура винит себя за то, что она побежала к ограде.

– Частично – да.

– Может быть, она сказала, что их смерть – ее вина.

– Она не виновата.

– Но она так чувствует, верно? Потому что, если бы она не напилась и не накурилась, если бы не побежала… она тебе так сказала?

– Вы к чему клоните? – спрашиваю я.

– Ты хочешь наказать Мауру?

– Что происходит, Оги? – Я смотрю ему в глаза.

– Хочешь?

– Нет, конечно.

– Хотя она, возможно, отчасти виновата?