«После этого, – подумала Лусия, – Сесар куда-то спрятал мальчика и поехал на работу. А оттуда его отправили осматривать место преступления вместе с напарником Мигелем Ферраном, потому что в Гражданскую гвардию позвонил автомобилист, обнаруживший трупы. И на месте преступления Болкан притворился, что увидел все это впервые».

За спиной она вдруг услышала топот ног, и их окружила группа гвардейцев, нацелив оружие на Саломона.

– На колени! – крикнул один из них.

Тот повиновался на глазах у студентов, гроздьями висящих в окнах общежития. «Ну вот, теперь до самого конца они так и останутся его публикой», – подумала Лусия.

* * *

– Все началось в музее, – сказал Саломон.

– В музее?

Лусия удивленно посмотрела на него. Профессор сидел за столом в допросной, сложив на столешнице маленькие белые руки.

– Да… – прокашлявшись, ответил он. – В письме Эктора все правильно сказано о моей матери: я ее и обожал, и ненавидел. Она была очень красивой женщиной. И очень легкомысленной. Когда мне было около десяти лет, она стала по воскресеньям водить меня в Прадо, и там оставляла возле одной и той же картины, наказывая вести себя хорошо и никуда не уходить.

Он улыбнулся, и на его лице отразилась бесконечная, почти детская печаль.

– В Прадо есть много картин, вдохновленных «Метаморфозами». Мать оставляла меня возле большого, два на три метра, полотна Рубенса «Юпитер и Аргос» в семьдесят девятом зале. На картине Юпитер вонзает свой меч в горло Аргоса, пастуха, которого жена Юпитера Юнона наняла для слежки за нимфой Ио, любовницей мужа. Ревнивая богиня потом превратила ее в корову. На свете не существует другой картины, каждую деталь которой я бы так хорошо знал.

Саломон попросил, чтобы допрос проходил с глазу на глаз с Лусией, и Пенья согласился – при условии, что вся беседа будет заснята на кинопленку.

– А потом однажды, когда мне уже исполнилось десять лет, мне надоело сидеть в зале, и я отправился на поиски матери. Как обычно, мы пришли туда рано утром в воскресенье, и музей был практически пуст… Я нашел ее в каком-то углу в обществе охранников. Я не понял в точности, что происходит, но увидев, как мама их обнимает, а они хватают ее за бедра и лезут руками ей под юбку, сообразил, что тут что-то не так, что происходит что-то странное и отвратительное, и от этого я почти заболел. Я окликнул ее, и мама посмотрела на меня. Таким взглядом она никогда на меня не смотрела; казалось, она стала какой-то другой. Она словно находилась… где-то в другом месте. Высвободившись из рук этих хохотавших мужчин, она быстро повела меня к выходу, по дороге угрожая кучей всяких наказаний, если я скажу папе.