Щелчок. И в трубке зазвучала мелодия «К Элизе». Девушка вернулась через пару минут.
– Нет, фонд не занимался таким проектом.
«Как интересно!» – подумал я.
– Извините, видимо, произошла какая-то ошибка. А господин Хабибуллин не оставил своих новых координат?
– Боюсь, что нет.
– Спасибо. Извините за беспокойство.
– Всего хорошего.
В глубине души я ждал чего-то подобного. Ведь с самого начала предложение Хабибуллина показалось мне немного странным. Откуда же взялся этот Адель? Кто он такой? Я вернулся на кухню и уселся за стол. Утренний морок проходил, сознание мое постепенно прояснялось, и это не могло не радовать. Кто мог знать о лизатах? Кому было известно о моем родстве с профессором Заблудовским? Кто мог инициировать мое… ммм… расследование? Толубеев? Он был, похоже, в курсе всего. Возможно, по каким-то причинам хотел обнародовать информацию о причинах смерти Манюченко… Но мальчик Адель попросил меня заняться Заблудовским, а не Манюченко… Это слишком извилистый путь… Гиренко? Этот тоже наверняка все знал. Но тут совсем никакой логики! Митиной задачей было прятать реальную историю лизатов, а не привлекать к ней лишнее внимание… Лейн? Он тоже знал и о лизатах, и о Заблудовском. Но ему незачем было кого-то ко мне присылать, он сам приехал и прямо обо всем спросил… Кто остается? Кончак? Я вспомнил пронзительно голубые глаза Бориса Ростиславовича, и мурашки побежали у меня по коже. Так посмотреть, приятный человек, а если разобраться, то воплощенное зло! Ведь он запросто мог убить прадеда! И в то же время всю жизнь любил бабушку Ариадну… Черт!.. Но какой у него был мотив затевать раскопки моими руками? Что он хотел этим сказать?
Через несколько дней позвонила Катя и сказала, что мне пришло письмо.
– От кого? – спросил я.
– Не знаю, – ответила она. – Приезжай и посмотри.
В глубине души я надеялся, что это – тайное письмо от Алины, но вряд ли она стала бы писать на бумаге, скорее, нащелкала бы эсэмэску.
…Когда я приехал на Новинский, Катьки дома не было – она брала у кого-то интервью, Витька слушал музыку у себя в комнате, и меня принимала мама. Мы сидели с ней в кабинете так же, как в тот вечер, когда я приехал за прадедовыми бумагами. Казалось, что это было очень давно. Тихо бормотало радио, мама вязала. Титаническая работа над Витькиным шарфом близилась к концу, на мой вкус, получалось очень симпатично.
– Как твоя работа, сыночек? – спросила мама.
– Ты имеешь в виду работу в редакции или работу над статьей? – уточнил я.
– И то, и то…