В похоронном зале, где проходило прощание, я стоял в уголке. Гроб был открыт, и несмотря на то что я виделся с отцом за три недели до смерти и знал, как он исхудал, я никак не находил в себе сил подойти к телу. По словам мамы, в похоронном бюро его «прихорошили», и он, должно быть, выглядел умиротворенно, или как там еще принято говорить в подобных случаях. Я был уверен, что отец бы этого не оценил. Все мероприятие казалось досадной ошибкой. Подумать только, мой старик в гробу, наряженный в костюм с галстуком, которых ни разу в жизни не надевал. Он был все равно что голым, беззащитным.

И мертвым. Вне всякого сомнения, мертвым.

Как бы я ни пытался укрыться в углу, меня все равно находили родственники – двоюродные братья и сестры, тетушки, дядюшки, – а также знакомые матери. Они пожимали мне руку, чмокали в щеки, обнимали и всячески со мной сюсюкались. Еще бы – я был единственным ребенком в семье и потерял отца. Мама стояла у гроба и принимала соболезнования, изредка улыбаясь.

Все закончилось.

Когда ко мне подошел этот человек, я сперва принял его за очередного маминого приятеля – кого-то из прихода или местной школы. Вот только он не был похож на других маминых знакомцев. Маленький, кругленький, едва ли больше пяти футов ростом и примерно столько же в ширину. На нем был коричневый пиджак с потертыми рукавами и воротником, а некогда белая рубашка выглядела тускло-серой.

– Вы, должно быть, сын покойного, – обратился он ко мне и протянул руку. – Сожалею о вашей утрате.

Говорил он с едва заметным акцентом, присущим жителям восточного побережья.

– Он самый, – ответил я и, как и в предыдущих случаях, притворился, что узнал его. – Спасибо, что пришли.

Человечек улыбнулся.

– Гадаете, кто я такой? – спросил он.

– Нет, то есть… по правде говоря, здесь столько родственников, что всех и не упомнишь.

– Я вам не родственник, – сказал он, – и даже не друг.

– Что значит «не друг»?

Незнакомец продолжал улыбаться.

– Пока мы с вами не подружились, но надеюсь, вскоре подружимся.

Он оглянулся по сторонам, будто опасаясь, что нас могут подслушивать. Похоронный зал понемногу пустел. Лишь несколько человек задержались, чтобы поговорить с мамой. Отец, разумеется, тоже никуда не делся.

Пошарив в кармане, человечек выудил слегка помятую визитку и протянул мне. Я ее не принял.

– Вы юрист? – спросил я. – Мама уже обо всем договорилась.