Я приехал. Вошел в родительскую спальню, где был зачат и где теперь стояла широкая больничная койка. Под одеялом отец казался маленьким и напоминал больного ребенка. Он потерял добрых шестьдесят фунтов и выглядел бледной тенью самого себя в прошлом – силуэтом без объема и массы.

Присев рядом, я взял его за руку. Ощущение было неприятное. У отца была привычка регулярно теребить руками подгузники и даже стаскивать их. Не знаю, делал ли он это потому, что ему было неудобно, или просто не мог смириться с тем, что ему приходилось их надевать. Как бы то ни было, его руки постоянно елозили под одеялом. Я никогда не видел на них ничего ужасного, но все равно думал – не вляпаюсь ли я в фекалии или что похуже? Поэтому после каждого визита к отцу я тщательно мыл руки.

Старик посмотрел на меня. Его глаза, как и мои, были голубыми. Чуть водянистыми, но ясными и умными. Не было никаких сомнений, что на меня смотрит мой отец – Джозеф Генри Кертвуд. Он был в здравом уме, это я знал наверняка.

– Папа, как самочувствие? – спросил я.

Он не ответил. Я сказал, что ему не обязательно отвечать и тратить на это лишние силы, если он устал. Не знаю, впрочем, на что еще ему могли понадобиться силы, – и думаю, отец тоже не знал. Мои слова были формальностью, желанием нарушить царившее в доме молчание – тишину, в какую обычно погружается дом, где находится умирающий.

Мама встала у меня за спиной.

– Дон, сынок, расскажи отцу об университетских выборах, – как всегда жизнерадостно сказала она. – Джо, наш Дон теперь штатный преподаватель!

– Я думал, ты хотела, чтобы я сам ему это сообщил, – проворчал я.

– Не дуйся, – сказала мама. – Расскажи ему.

– Ладно, – ответил я. – Хуже не будет.

Я повернулся к отцу. Действительно, от моего рассказа хуже не будет. Вот только мои успехи отца ничуть не волновали, да и меня самого тоже. Невеликое достижение – получить постоянную должность в общественном учебном заведении средней руки. Всего-то нужно было опубликовать несколько статей, выступить на паре конференций, не опаздывать на встречи и не упиться вдрызг на вечеринке для преподавательского состава кафедры. Мою кандидатуру одобрили единогласно, не принимая в расчет наш развод с Ребеккой. Да что там – Ребекка сама за меня проголосовала.

Что ж, такой повод для разговора – лучше, чем ничего. Я чувствовал себя как ребенок, принесший родителям аттестат, в котором четверок больше, чем троек.

– Папа, меня приняли в штат, – сказал я. – Я теперь доцент.

Отец пожал мне руку.

Я решил, что так он поздравляет меня, и произнес: