– Хотя некоторые эксперты утверждают, что три дня – немыслимо короткий срок.

– Несмотря на все пресвитерианское трудолюбие автора. Правда, он тогда сидел на наркотиках, так ведь?

– На эрготине и, возможно, на кокаине.

– Впечатляющий коктейль для писателя с уже воспаленным воображением. Вам известно, почему он предал свою рукопись огню?

– Фанни заставила. Считала, что повесть погубит его репутацию.

– Потому что она вышла чересчур непристойной, чересчур скандальной.

Терк смотрел, как я в два долгих глотка осушаю стакан апельсинового сока, смотрел, как я наливаю горячее молоко в густой черный кофе.

– Но доподлинно этого никто не знает, – наконец сказал я. – Тот первый вариант видели лишь Стивенсон и Фанни. С «Попутчицей» та же история.

– Не совсем так.

– Ну да, еще издатель, – поправился я.

– Не совсем так, – повторил Терк почти шепотом.

– Только не говорите мне, что владеете той самой рукописью.

– Вы и в самом деле полагаете, что хоть кто-нибудь из писателей способен сжечь единственный экземпляр произведения, которое он считает стоящим?

– Разве Фанни не видела собственными глазами, как рукопись сгорела в камине?

– Она видела, как там что-то горело. Какие-то бумаги. Подозреваю, что бумаг у них было в избытке.

Поднеся чашку с кофе ко рту, я вдруг понял, что моя рука трясется. Терк подождал, пока я не сделаю первый глоток.

– В моем распоряжении находятся обе рукописи, – объявил он, отчего я поперхнулся.

Вытерев тыльной стороной ладони губы и помолчав, я признался:

– Не уверен, что поверю вам на слово.

– Почему нет?