– Потому что они стоили бы небольшое состояние. Кроме того, мир узнал бы о них. Прошел почти век, и сохранить их существование в секрете было бы невозможно.

– Нет ничего невозможного.

– Значит, вы мне их покажете?

– Это можно устроить. Вот только скажите мне, какое значение это имело бы для вашей докторской диссертации?

Я на секунду задумался:

– Надо полагать, мне, аспиранту, предложили бы место профессора. – Я даже рассмеялся, настолько это казалось невероятным. И все же почти поверил… почти.

– Насколько я понимаю, – небрежно продолжил Терк, – Стивенсон отдал обе рукописи на хранение своему хорошему другу Хенли. У нас в семье они оказались благодаря моему деду, который купил многое из того, чем владел Хенли, после его смерти, – они вроде как были друзьями. Имеются и примечания, сделанные, по-видимому, рукой Хенли. Они добавляют… впрочем, для этого вам придется прочитать их самому.

Снова эта улыбка. Мне захотелось схватить его за грудки и потрясти.

– Я не очень хороший хранитель секретов, – сообщил я.

– Может быть, пришла пора рассказать правду, – отпарировал он. – Вы – сосуд не хуже любого другого, разве нет?

Он достал из кармана мелочь и теперь пересчитывал монетки, выкладывая их на поверхность стола, чтобы расплатиться за напитки.

– Мне думается, большинство исследователей творчества Стивенсона стояли бы сейчас на коленях и слезно умоляли показать им хотя бы несколько страниц. – Он умолк и сунул руку под пиджак. – Таких, как эти.

Он протянул их мне. Листов было с полдюжины.

– Как вы понимаете, копии, не оригиналы, – добавил он.

Нелинованная бумага, исписанная от руки.

– Вступления к обеим книгам, – продолжил Терк; моя голова шла кругом, перед глазами все плыло. – Вы заметите кое-что интересное с самого…

– Эдинбург, – одними губами прошептал я.

– Место действия в обоих случаях, – подтвердил он. – Хотя несколько сцен «Попутчицы» разворачиваются во Франции, наша распутная героиня родом из вашего прекрасного города, Рональд. И поскольку считается, что в Джекиле отразились черты декана Броди и шотландского врача Джона Хантера, выбор Эдинбурга, я полагаю, объясняется легко – как выяснилось, чересчур легко для спокойствия Фанни.

Я поднял глаза на Терка, силясь понять скрытый в его словах смысл.

– В обеих работах слишком много самого Стивенсона, – снизошел он, поднимаясь на ноги.