Налив себе еще вина, я занялся расшифровкой каракулей, закорючек и исправлений. Всецело поглощенный работой, я услышал, как дверь в прихожей открывается и закрывается, как приближаются шаги, – и вот в дверном проеме нарисовался Бенджамин Терк, в накинутом на плечи пальто. Он был изысканно одет и, судя по всему, прекрасно провел вечер: на лице играл румянец, глаза горели огнем.

– Ах, мой дорогой юный друг, – сказал он, сбрасывая с плеч пальто и прислоняя трость к стопке книг.

– Надеюсь, вы не против, – отозвался я, указывая на графин.

Он грузно опустился в кресло напротив меня, рубашка на объемном торсе натянулась так, что пуговицы грозили оторваться.

– Вы все еще полагаете, что участвуете в жестоком розыгрыше? – спросил он, шумно выдыхая воздух.

– Возможно, но уже не настолько уверен.

Мои слова вызвали у него улыбку, пусть и усталую.

– Мы знаем, кто авторы пометок на полях?

– Всегдашние подозреваемые. – Он встал, чтобы налить вина. – Эдвин Хайт, – протянул он.

– Да.

– Вы, случаем, не знаете, кто он такой?

Расположившись в кресле, он изучающе разглядывал меня поверх своего бокала.

– Он – Хайд.

Но Терк медленно покачал головой:

– Друг Стивенсона, один из студентов, с которыми тот в свое время выпивал.

– Его действительно так звали? И Стивенсон собирался использовать его настоящее имя в своей книге?

Эти слова прозвучали недоверчиво, в соответствии с моим настроем.

– Знаю. – Терк пригубил бокал, смакуя вино. – Хайт снова объявился в жизни Стивенсона, посетив его в Борнсмуте, незадолго до того, как тот начал работу над повестью, которую вы сейчас держите в руках. В какой-то момент их пути разошлись, и к тому времени они уже несколько лет не общались. Сохранилась пара портретов Хайта – я их видел, но копиями поделиться не могу. Зато у меня есть вот это…

Он запустил руку в карман пиджака и вытащил оттуда лист с печатным текстом. Я забрал его и аккуратно развернул. Это оказалась первая страница газеты той эпохи, «Эдинбургских вечерних курантов», за один из февральских дней 1870 года. Заглавная статья излагала историю «молодой женщины, известной городским любителям ночной жизни», которую нашли «убитой самым чудовищным образом» в одном из переулков, примыкающих к Каугейту.

– Как и Стивенсон, – рассказывал Терк, – Эдвин Хайт был членом Университетского дискуссионного общества. Правда, любые дискуссии сопровождались там обильными возлияниями. И не забывайте: в ту пору Эдинбург был известен научными и медицинскими экспериментами, а значит, у студентов был доступ ко всевозможным препаратам, в большинстве своем непроверенным и порой смертельно опасным. Аппетитом Хайт отличался недюжинным: это касалось выпивки, наркотиков и бурных развлечений. Его несколько раз арестовывали и однажды обвинили в совершении «непристойных и распутных действий».