Мартин был экспертом по рискам, аналитиком вероятностей. Человек не может смеяться над правосудием в течение восемнадцати лет, будучи недотепой, бездельником или сумасбродом. Других полицейских рядом не было; если б они были, то уже вмешались бы. Девчонка одна, и по голосу ясно, что она очень молода, наверняка неопытна, явно в стрессе — он чувствовал исходивший от ее тела запах пота и чего-то еще… Запах резкий и неприятный… интересно, что это?

Амайя уже знала, что с мальчиком будут проблемы, когда он увидит отца. Он стоял прямо и смотрел на Мартина настороженно, как на врага, и Амайя поняла, что между ними давно уже возникло напряжение. Подростки часто чутко улавливают родительскую психопатию, эта чуткость пробуждается в детях по мере взросления. В ее основе лежат внутренняя чистота и безграничная любовь, свойственные детству. Много говорилось о любви отцов и матерей к своим детям, но никто не умеет любить так, как ребенок, и поэтому никто не способен судить, как подросток.

— Она говорит правду? Ты хочешь убить нас, папа? — очень серьезно спросил мальчик. Слово «папа» прозвучало как издевательство.

Поза Ленкса заставляла Амайю перемещаться: не зайдя ему за спину, она не сможет скрутить ему руки, чтобы надеть наручники.

«Надеть на него наручники? Он не выпустит револьвер».

— Мартин Ленкс, бросьте оружие, это последнее предупреждение.

— Папа… — снова сказал мальчик.

— Заткнись, Томас, — ответил Ленкс, слегка повернувшись к сыну.

— Я не буду молчать, — возразил тот, делая шаг к отцу.

— Томас, пожалуйста… — испуганно взмолилась мать.

Но мальчик сделал еще один шаг вперед. Руки его сестры и бабушки тянулись к нему, как виноградные усики, пытаясь удержать его.

— Вот почему по ночам ты заходил в комнату Мишель…

— Замолчи! — приказал Ленкс, уже полностью повернувшись к сыну. Теперь их разделял только диван.

— Он входил в твою комнату? — спросила жена, глядя на девочку. На ее простодушном лице появилось новое выражение, которое сделало его в это мгновение почти привлекательным, и Амайя уловила ее сходство с сыном.

Девочка заплакала, но кивнула.

— Я его боялась…

В глазах жены появился ужас. В глазах сына — приговор.

— Ради бога! — возмущенно воскликнул Ленкс. — Она — моя дочь, я ее и пальцем не тронул бы. Вы еще боˊльшие извращенцы, чем я думал, если вам могут прийти в голову такие мысли. — Он опустил руки и посмотрел на револьвер, словно вдруг осознал, что все еще его держит.

— Ленкс, поднимите руки, живо! — крикнула Амайя, готовясь выстрелить.

Но Мартин смотрел на сына-подростка, словно они были одни.