Я согласилась участвовать в том, что придумал Ричард, точно так же, как некогда смирилась с дядиными требованиями. И нашим планом, нашим побегом руководит скорее он, я лишь повинуюсь. У меня не осталось желаний. Я сижу за ужином как сомнамбула, потом читаю дяде вслух. Возвращаюсь к Сью, и она одевает меня по своему усмотрению, выпиваю поднесенный ею бокал вина, подхожу вместе с ней к окну — там ночь. Она переминается с ноги на ногу, нервничает.

— Посмотрите, какая луна, — говорит она, — какая яркая! Видите, какие тени! Который час? Еще нет одиннадцати? Как-то там наш мистер Риверс, один на реке...

У меня остается еще кое-что, что я обязана сделать, перед тем как навсегда исчезну: одно дело, но страшное, — я долго вынашивала этот план в отместку за все мучительные дни и ночи в «Терновнике», и вот теперь, когда час нашего побега близок, а дом затих, я это сделаю. Сью оставляет меня в гостиной, а сама идет заниматься сумками. Я слышу, как она возится за дверью, расстегивает пряжки.

Ну вот я и дождалась.

Я тихо выскальзываю из комнаты. Я наизусть знаю дорогу, мне не нужен свет, а темное платье делает меня незаметной. Я направляюсь к парадной лестнице, быстро пересекаю залитую лунным светом площадку. И останавливаюсь, прислушиваясь. Тишина. И я продолжаю путь, иду по коридору — он в точности повторяет изгибы коридора от моей комнаты до лестницы. У первой двери я замедляю шаги, прислушиваюсь, чтобы убедиться, что вокруг все спокойно.

Эта дверь ведет на половину моего дяди. Прежде я сюда не заходила. Но, как я и предполагала, дверные ручки и петли здесь щедро смазаны и поворачиваются бесшумно. Ковер с высоким ворсом, густой — с каждым моим шагом слышен легкий шорох.

Гостиная дядина еще темнее и от этого кажется меньше моей. Стены завешаны драпировками и заставлены книжными шкафами. Я на них даже не взглянула. Подхожу к его спальне, вслушиваюсь, приложив ухо к двери. Поворачиваю ручку — сначала слегка, потом еще немного, потом до конца. Стараюсь не дышать. Приоткрываю дверь. Вслушиваюсь. Ни звука. Сильнее толкаю дверь и снова стою и вслушиваюсь. Если он шевельнется, я убегу. Но где же он? В первую минуту ничего не разобрать. Но я все жду, все прислушиваюсь. Потом до меня доносится тихое ровное сопение.

Он тоже спит под балдахином, но ночник, как и я, держит на столике: странно, никогда бы не подумала, что он боится темноты. Но даже с таким освещением все-таки легче. Не выходя из-за двери, я могу оглядеться по сторонам, и наконец нахожу то, за чем я и пришла сюда. Вот оно, на туалетном столике, рядом с кувшином: на цепочке, обернутый выцветшим бархатом, ключ от библиотеки — и бритва.