Потом дверь открывается, и она выводит меня в ночь, парк кажется мне незнакомым, да и сам дом странный какой-то — потому что никогда прежде я не выходила в такой поздний час, видела ночной парк лишь из окна гостиной. Интересно, если бы я сейчас там стояла, увидела бы я, как Сью тащит меня через лужайку? Может, я тоже казалась бы плоской и бесцветной, как деревья, трава, как камни на дорожке или как подрезанный плющ? На секунду замедлив шаг, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на окно — уверенная, что вот-вот в нем мелькнет мое лицо. Потом смотрю на другие окна. Неужели никто не проснется, не хватится, не позовет назад?

Никто не проснулся, не позвал. Сью тянет меня за руку, и я покорно иду за ней. У меня есть ключ от калитки: когда мы выбираемся наконец наружу, я запираю за собой калитку, а ключ летит в камыши. Небо над рекой чистое и ясное. Мы укрылись в тени, стоим и молчим — две Тисбы, ждущие Пирама. От луны река наполовину серебристая и светлая, наполовину черная.

Он держится черной полосы. Лодка с низкой осадкой, темная, узкая, с задранным носом. Лодка из моих сновидений. Я вижу, как она подплывает, чувствую, как рука Сью рванулась из моей, отхожу от нее, подбираю брошенный с лодки канат и даю ему руку: он усаживает меня в лодку. Она садится рядом, вид у нее растерянный. Он отталкивается от берега веслом, она хватается за борт, мы разворачиваемся, и течение подхватывает нас.

Никто не промолвил ни слова. Сидим недвижно, один только Ричард машет веслом. Мы тихо плывем по течению, каждый — к своему страшному будущему.

Что дальше? Помнится, плавание прошло гладко: мне в лодке понравилось, но пришлось сойти на берег — там для меня была привязана лошадь. В другой раз я бы испугалась лошади, но сейчас покорно сажусь на нее, и она меня везет, хотя, если бы сбросила, я бы приняла это с не меньшей покорностью. Помню каменную церквушку, пучки лунника, белые перчатки — и свою обнаженную руку, которую кто-то кому-то передавал, кольцо, которое еле налезло на палец. Должно быть, я что-то говорила, по подсказке, — сейчас не вспомню. Помню священника в грязном стихаре. Лица его не помню. Помню, как Ричард поцеловал меня. Помню книгу — как взяла перо, написала свое имя. Как шли из церкви, не помню. Потом — комната, и Сью расстегивает на мне платье; жесткая подушка под щекой, колючее одеяло — и слезы. Руки у меня голые, на пальце кольцо. Рука Сью выскальзывает из моих пальцев.

— Вы теперь замужняя дама, — говорит она, и я отворачиваюсь от нее.

...Когда я снова поворачиваю голову, ее в комнате уже нет. Вместо нее — Ричард. Он стоит у двери, смотрит на меня и тихо смеется, зажимая рот ладонью.