— Я знала вашу мать, — говорит она.

Мою мать! Рука моя тянется к горлу — странно, но материнский портрет лежит в моих вещах, рядом с драгоценностями, ленточка вся истерлась, я не надевала его столько лет... Моя мать! Я приехала в Лондон, чтобы наконец избавиться от нее. А теперь вдруг мне вспомнилась ее могила в дальнем конце парка — никто за ней не ухаживает, не подстригает траву, по белой плите расползается плесень.

Женщина не сводит с меня глаз. Рука моя безвольно падает.

— Я вам не верю, — говорю я. — Моя мать, говорите? Как ее звали? Ну, отвечайте же!

Она отводит глаза.

— Я знаю, — произносит она, — но пока не скажу. Могу лишь сказать, на какую букву начинается ее имя. Это «М» — ваше имя тоже с этой буквы начинается. И вторую букву скажу: это «А». И в вашем имени она тоже есть! Правда, в следующей букве будет отличие. Это «Р»...

Она знает, точно — знает! Но откуда? Я внимательно смотрю на ее лицо — какие у нее глаза, какие губы. Что-то в ее лице кажется мне знакомым. Но что? И кто она?

— Санитарка, — говорю я. — Вы были санитаркой...

Но она только качает головой, она улыбается:

— Ну нет, разве это возможно?

— Тогда вы не все знаете! — говорю я. — Вы не знаете, что я родилась в сумасшедшем доме!

— Разве? — прерывает она меня. — С чего вы взяли?

— Думаете, я не помню, где выросла?

— Возможно, вы запомнили дом, где жили совсем крошкой. Каждый из нас помнит. Но это не значит, что именно там вы и появились на свет.

— А я уверена, — отвечаю я.

— Вам так внушили, полагаю.

— Все слуги в дядином доме знали об этом!

— Им, наверное, тоже так сказали. Но это не значит, что все это правда. Может, и правда. А может, и нет.

Говоря так, она переходит от умывальника к кровати, медленно и грузно садится. Смотрит на Ричарда. Трогает красной рукой мочку уха. Потом говорит как бы между прочим:

— Как вам ваша комната, Джентльмен? — Я наконец понимаю, что это его кличка среди воров. — Все в порядке?