В двадцать пять я все еще жил в Лондоне — и мне посчастливилось получить работу в журнале о путешествиях. Несколько лет я писал статьи то о Кардиффе, то о Темпл-Клауд и наконец получил первое серьезное задание — меня отправляли в Японию. Не до конца веря своему счастью, я прочел кучу книг о Стране восходящего солнца. Правда, моему очерку не суждено было увидеть свет — пока я был в командировке, журнал закрылся. Однако свою детскую клятву я сдержал. Стоя на пешеходной дорожке Радужного моста, в пятидесяти метрах над водой, я смотрел, как в холодной ночи мигают городские огни. Токийский залив был весь усеян прогулочными яхтами, на берегах его теснились небоскребы, и у каждого на верхушке, как у маяка, горел красный свет — предупреждающий знак для низко летящих самолетов. Мимо с грохотом проносились грузовики. Возможно, водители думали, что я собираюсь прыгнуть в залив. К своему изумлению, я почувствовал, как мои глаза медленно наполняются слезами. Такого со мной еще никогда не было. Городской пейзаж расплылся, превратился в узор из колеблющихся золотых и серебряных шестиугольников — я решил, что это из-за холодной погоды. Я добрался-таки до заветного моста. Не подвел себя шестилетнего.
Тогда я понял: Япония (точнее, Япония, существовавшая в моем воображении) всегда была для меня символом побега, а мост воплощал переход «с этой стороны на ту». И вот я, наконец, достиг
Истоки «Голубых огней Йокогамы» отыскать тоже нетрудно. В мою первую поездку в Японию, в 2010 году, на глаза мне попалась статья об убийстве семьи Миядзава. Делу на тот момент было десять лет. Преступника так и не нашли. Помню, как я разглядывал фотографию убитых. Они сидели на каких-то каменных ступеньках — наверное, отправились на воскресную прогулку. Отец, Микио, был в синей рубашке поло и мокасинах, рука чуть касалась сыновнего плеча — единственный знак нежности на этом снимке. Мать, Ясуко, хоть и улыбалась уголками губ, выглядела более строгой. Бежевая блузка, аккуратно уложенные волосы, сложенные на коленях руки. Она чем-то походила на учительницу — добрую, но такую, что шалостей в классе терпеть не будет. Ниина — очаровательная розовощекая девочка в кроссовках на липучках — повторяла позу матери. Рей одной рукой ухватился за палец другой и с полуоткрытым ртом глядел в камеру. На нем были парусиновые туфли — почти как отцовские мокасины. Все четверо выглядели серьезными. И замкнутыми. Я долго разглядывал их и думал: «Кто же мог убить целую семью ножом для сашими и подушкой, а потом уйти среди бела дня через парадную дверь?»