— Ты по делу давай.

— Не перебивайте, пожалуйста, мне и так тяжело собираться с мыслями. Значит, Лара… В то время я крутила роман с одним… скажем так, молодым человеком. Он казался довольно перспективным объектом: молодой, довольно симпатичный и, что гораздо важнее, довольно состоятельный. Не новый русский, но все же. Одна беда — наркоман, причем наркоман со стажем, прошел весь путь от безобидной травки до героиновых уколов. На игле сидел давно, но я, молодая и наивная, верила, что сумею вытащить его из этой ямы, а он, в припадке благодарности, жениться на мне и будет холить и лелеять всю оставшуюся жизнь. Ну не дура ли?

Сонин вопрос остался без ответа, Салаватов предполагал, что ответ, как таковой, ей не нужен, а вопрос был задан исключительно ради доверительного тона беседы.

— Я таскалась за ним по кабакам и притонам, уговаривала, угрожала, умоляла… Следила, чтобы не укололся, а он… Хотя, кому я рассказываю, ты же сам все знаешь. — Соня заглянула Салаватову в глаза и улыбнулась. Эта растерянная, чуточку печальная улыбка говорила: «ты понимаешь, ты тоже через это прошел, через страх за близкого человека, отчаяние, ненависть к тому, кого недавно любил… ты такой же, мы с тобой одной крови». Тимур отвернулся, чтобы не видеть улыбки, бледно-голубых, словно сушеные васильки, глаз, некрасивых белых ресниц и очень красивых белых волос.

— На квартире Шныря мы с Ларой и встретились. Она мне сразу понравилась: чистая, ухоженная, гордая. Она обращалась с ними, даже ос Шнырем, которому была должна, как с подданными. Этакая королева отверженных, роза, выросшая в мусорной куче…

— Вам бы книжки писать. — Хмыкнул Иван Юрьевич. — Складно излагаете.

— Спасибо. Лара… С ней было интересно. Мы подружились, она учила, я училась. Она рассказывала о себе, а я слушала, я перенимала ее манеры, ее речь, ее жесты, движения, умение подбирать одежду. А она рисовала меня.

— Писала. — Четко произнесла Ника. — Правильно говорить писала.

— Пусть писала, какая разница. У нее были очень странные картины, она пыталась объяснить суть, но… Боюсь, понять их мог только такой же сумасшедший. Не надо считать меня неблагодарной, я очень любила Лару.

— Любила и убила. — Салаватов и сам не понимал, откуда появилась эта мысль, она просто взяла и возникла, и сразу же показалась удивительно логичной, объясняющей все или почти все.

— Любила и убила. — Бесплотные Сонины ладошки прижались к щекам. — Убила. Да, я ее убила. Но я не хотела… Убивать не хотела, хотела, чтобы она отстала от меня. Но, давайте по-порядку?

— Давайте.