– Что?

– Знаешь, у тебя еще есть я.

– Знаю, – сказала мама совсем неубедительно.

Ее настолько ослепило горе, что весь мир перестал для нее существовать. Даже я. Иногда она смотрела на меня так удивленно, будто не ожидала увидеть. Несколько раз забывала, как меня зовут.

– Ты должна покончить с этим. Ради нас обеих.

Мама не сдержалась и расплакалась; ее плечи содрогались от рыданий. Когда я дотронулась до нее, она отшатнулась.

– Не могу. Он мне нужен. С ним я чувствую себя любимой.

– Эта любовь тебя губит!

– Знаю… – Очередная неправда.

Мэтти звонил из тюрьмы два-три раза в неделю. Звонки за счет получателя. Мама всегда отвечала, платила, только эмоционального груза не выдерживала. Опаздывала на работу, ничего не ела, ссорилась с Линдой. Когда у нас угнали машину, даже не заявила в полицию.

– Ты даже не знаешь, каково это – ненавидеть себя, – сказала мне мама.

Я ответила, что очень даже знаю, но она меня не слышала. Она никого больше не слышала. Кроме Мэтти.

Однажды он позвонил, когда она «прилегла отдохнуть», то есть напилась до беспамятства. Спорить с ней было бесполезно, и я решила зайти с другого конца.

«Вы примете звонок за счет получателя от заключенного тюрьмы Хантерсвилл?»

Секундное сомнение. «Да, принимаю».

– Привет, тыковка, – поздоровался Мэтти. – Какой сюрприз!

Его голос, манеры – совсем как раньше, будто и не было всех этих ужасных месяцев. Я растаяла и с трудом сохраняла самообладание.

– Мама собирается и не может подойти к телефону.

– Собирается? – растерялся Мэтти. – Едете отдыхать?

– Она не говорила? Мы переезжаем. Начинаем новую жизнь. Сегодня увозим вещи.