Стрела, пущенная из арбалета, чиркнув по щеке, вернула его в настоящее – и, задев край дерева, воткнулась в землю позади него.

Рун упал на спину, понимая, что никто из его команды не выдержит боя на открытом месте, особенно в таком положении, в котором он находился сейчас. Они были слишком открыты для противника.

– Заманите их внутрь! – задыхаясь, прокричал он, махая рукой Надие, которая была ближе к двери бункера. – Я задержу их…

– Стоп! – прозвучал голос настолько знакомый, что Рун снова схватился за крест, не понимая, где он находится – в прошлом или в настоящем.

Он прислушался, но в лесу стояла мертвая тишина.

Даже стригои затаились где-то – но вот-вот должно было взойти солнце, так что времени у них осталось немного. В любой момент они всей стаей могут наброситься на них.

Корца напряг все силы, старясь понять, послышался ли ему этот голос, этот обломок воспоминаний, неожиданно воскресший в памяти.

И тут он услышал снова:

– Рун Корца!

Тот же акцент, тот же тембр, даже злобные нотки в голосе те же – все это он знал. Рун старался изо всех сил оставаться в настоящем, но произнесенное вслух его имя позвало его в прошлое.

…Элисабета слезает с лошади, ее рука, протянутая к нему в ожидании поддержки, ее обнажившееся запястье, на нем сквозь тонкую бледную кожу видно, как бьется ее пульс, ее голос, в котором слышится насмешка над его нерешительностью.

– Падре Корца…

…Элисабета, плачущая в саду под яркими лучами солнца, ее нехитрая радость, сияющая сквозь слезы.

– Рун Корца…

…Элисабета, приходящая к нему, босоногая, идущая через камыши, с обнаженными руками и ногами, ее лицо, горящее желанием, ее шевелящиеся губы, говорящие о невозможном.

– Рун…

Эти руки, простертые к нему и наконец-то зовущие его…