И он пошел навстречу.

Выстрел разорвал ему грудь; жгучая, нестерпимая боль, отбросившая прочь прошлое и оставившая ему только настоящее.

А он продолжал стоять с протянутыми к ней руками.

Она стояла перед ним – но только не та, что прежде. Ее черные волосы стали огненными. Он слышал биение ее сердца, зная, что этого не должно быть – уже не должно быть.

Стоя на склоне чуть ниже его, она соблюдала дистанцию, укрываясь за стволом ольхи. Но даже со своего места он узнал тот же изгиб шеи, те же подвижные, как ртуть, глаза, те же длинные локоны, спадающие на плечи. Она даже сейчас пахла так, как пахла всегда.

У него двоилось в глазах, образ одной женщины накладывался на образ другой.

Розовые губы искривились в той самой улыбке, которая когда-то совратила его.

– Твои дела привели нас сюда, падре Корца. Помни это.

Подняв свой еще дымящийся револьвер, она выстрелила, еще раз, еще раз…

Пули разрывали его грудь.

Серебро.

Каждая пуля была серебряной.

Мир в его глазах потемнел, и Рун упал.

06 часов 50 минут

Когда Корца упал, Джордан дал очередь поверх того места, где лежал падре. Рыжеволосая, которая стреляла в него, юркнула за дерево.

И какого черта этого дурака понесло на открытое место?

Рун в тот момент был явно не в себе, когда, спотыкаясь, выбрался из укрытия и протянул к той женщине руки, в которых не было оружия, – он словно сдавался ей на милость.