Но с первых же минут жизни маленькая вся горела, как в лихорадке. Она была настолько слаба, что не могла ни плакать, ни сосать грудь. Лежала, завернутая в свое детское одеяльце и приложенная к материнской груди; ее широко открытые темные глаза были остекленевшими.
Эрин умоляла отца показать новорожденную настоящему доктору, но он, залепив ей пощечину, разбил нос.
Эрин умоляла отца показать новорожденную настоящему доктору, но он, залепив ей пощечину, разбил нос.
Вместо того чтобы пригласить врача, женщины прихода молились, собравшись вокруг постели матери. К молитве их призвал ее отец; его глубокий грудной голос возвещал, что Господь услышит их и спасет это дитя. А если нет, то Господу известно, что спасать ее и не стоило.
Вместо того чтобы пригласить врача, женщины прихода молились, собравшись вокруг постели матери. К молитве их призвал ее отец; его глубокий грудной голос возвещал, что Господь услышит их и спасет это дитя. А если нет, то Господу известно, что спасать ее и не стоило.
Эрин стояла возле матери и, глядя на родничок на головке Эммы, следила за тем, как быстро, словно зажатая в кулаке птичка, бьется ее сердечко. Ее буквально жгло желание взять девочку и отвезти на лошади в город. Но отец, словно учуяв намерения дочери, ни на минуту не оставлял ее наедине с новорожденной. Эрин могла только молиться, надеяться и наблюдать за тем, как сердцебиение сестрички становилось все медленнее и в конце концов прекратилось.
Эрин стояла возле матери и, глядя на родничок на головке Эммы, следила за тем, как быстро, словно зажатая в кулаке птичка, бьется ее сердечко. Ее буквально жгло желание взять девочку и отвезти на лошади в город. Но отец, словно учуяв намерения дочери, ни на минуту не оставлял ее наедине с новорожденной. Эрин могла только молиться, надеяться и наблюдать за тем, как сердцебиение сестрички становилось все медленнее и в конце концов прекратилось.
Эмма Грейнджер прожила всего два дня.
Эмма Грейнджер прожила всего два дня.
Вера не спасла ее.
Вера не спасла ее.
Эрин коснулась пальцами кусочка ткани, лежавшего в ее кармане. Она отрезала его от детского одеяльца Эммы, перед тем как ее завернули в него для погребения. После похорон этот кусочек ткани был при ней, каждый день напоминая ей о необходимости следовать правилам, навсегда оставшимся в ее сердце: просить об исполнении того, что явно не будет выполнено, а после этого всегда действовать.
всегда
– Надия, – обратилась к ней Эрин, – попытайся выпить неосвященное вино. Ну что тебе стоит?
Надия поднесла бутылку ко рту и сделала долгий глоток. Красная жидкость вырвалась струей у нее из горла и растеклась по полу.