Грейнджер подобрала последние песчинки, заметив, что отрока оберегают не только крылья, но и меч в деснице ангела.

Эрин подняла глаза на Ареллу.

– Архангел Михаил. Ангел, сразившийся с Люцифером во время Войны Небесной. Единственный, кому удалось ранить Люцифера, ударив его в бок мечом.

Арелла набрала в грудь побольше воздуха.

– Михаил всегда был первым и лучшим мечником небесным, так было и на сей раз. Он сошел на землю и защитил мальчика от своего прежнего супостата.

– И что случилось? – полюбопытствовал Джордан.

Арелла склонила голову, словно не желая говорить. Рун слушал шепот ветра в песках, биение людских сердец. Звуки вечные, как сама сивилла.

И когда окончательно уверился, что она больше не проронит ни слова, сам ступил к следующей согретой солнцем панели. Та изображала взрыв, исходящий от отрока, линии, разбегающиеся от его худой фигурки, снесшие с образа все остальное.

Подняв голову, Рун окинул кратер взглядом. Попытался вообразить взрыв настолько неистовый, что тот расплавил песок, обратив его в стекло. Кто мог пережить подобное? Представил ангельские крылья, ограждающие смертного отрока от ударной волны.

А что же с заступником Христа?

Рун обернулся к Арелле.

– Как мог Михаил выдержать подобный чудотворный взрыв от дитяти?

– Он и не мог. – Она негромко вздохнула, поворачиваясь спиной к кольцу образов. – Михаила разорвало на части.

Разорвало на части?

– От него остался лишь меч, брошенный в кратере.

Рун дошел до последнего образа, показывающего лишь выщербленный меч, вонзившийся острием вниз в центре кратера. Снова мысленно перебрал нить повествования, пытаясь охватить его умом все сразу.

Милосердный акт Христа, вернувший жизнь простому голубю, довел до погибели самого архангела. Как же было отроку простить себя? Терзало ли это его всю жизнь?

Рун обнаружил, что стоит на коленях перед последним образом, закрыв лицо. Он погубил Элисабету, всего лишь женщину, и это продолжает преследовать его спустя столетия. Он повинен в уничтожении и ее жизни, и жизней всех затронутых ее кровавым следом. И все же в данный момент ладони скрывали не его горе или стыд, а облегчение от осознания малой толики утешения, принесенного этим рассказом.