— Почему?

— Я же сказал. Он пошел на меня с топором.

— С чего бы это?

— Потому что он вонючий скупердяй, — сказал Уитсон, — вот почему.

Айверсон поднялся на ноги и сделал шаг в сторону Уитсона. Карелла встал между ними и крикнул:

— Сядьте! Что это значит, Айверсон?

— Я не знаю, что это значит. Он бредит.

— Хочет платить мне двадцать пять центов, — возмущенно сказал Уитсон. — Я послал его с его двадцатью пятью центами. Двадцать пять центов!

— О чем ты говоришь, Уитсон? — спросил Хейвз и обнаружил, что он все еще держит в руках топор. Он прислонил его к стенке ящика для, угля, и в это время Уитсон снова рванулся к Айверсону.

— Стой! Будь ты проклят! — вскрикнул Хейвз, и Уитсон остановился. — Что это за история с двадцатью пятью центами?

— Он сказал мне, что будет платить мне двадцать пять центов за колку дров. Я сказал ему, что он…

— Погоди, давай разберемся, — сказал Карелла. — Вы хотели, чтобы он колол дрова для вас, Айверсон?

Айверсон кивнул, не сказав ни слова.

— И вы предложили ему за это двадцать пять центов.

— Двадцать пять центов в час, — сказал Айверсон. — Я ему столько платил и раньше.

— Ага, поэтому я и перестал колоть дрова для тебя, вонючий скупердяй. Поэтому я перешел работать к мистеру Лэссеру.

— Но ты раньше работал у мистера Айверсона, так что ли? — спросил Хейвз.

— В прошлом году я у него работал, но он платил всего двадцать пять центов в час, а мистер Лэссер предложил мне пятьдесят в час, я ушел отсюда и пошел туда. Я ж не дурак.

— Это верно, Айверсон?

— Я давал ему больше работы, — сказал Айверсон. — Я платил меньше, но у него было больше работы, больше часов.