Грейнджер должна была испытывать благодарность к этим линиям, но вместо этого чувствовала лишь ужас перед ними.

— Не смотри так тревожно. — Джордан отнял ее руку от своей груди и поцеловал ее ладонь; его губы, коснувшиеся кожи Эрин, были горячими. — Мы здесь, вместе, и мы живы. Лучше и быть не могло.

Ей нечего было возразить на это.

Язык Джордана скользнул по ее ладони до внутренней стороны запястья. У Эрин перехватило дыхание. Стоун опустился на колено, покрывая поцелуями ее руку по всей длине; его губы прикасались к испещренной синяками коже, словно крылышки мотылька. Трепет от этих прикосновений распространился на ее грудь, а потом на все тело.

Эрин обняла Джордана другой рукой и притянула к себе. Она снова хотела ощутить, как его тело прижимается к ее телу, чтобы забыть обо всем, что случилось, и хотя бы на миг поверить, что все в порядке.

Стоун скользнул в постель рядом с ней, его теплые руки ласкали ее, исследовали каждый дюйм ее кожи и спускались все ниже. Она хотела полностью раствориться в его ласках, но лихорадочный жар его тела напомнил ей, как Джордан отдалялся от нее, как эти же самые глаза смотрели на нее, не видя.

Она вздрогнула.

— Ш-ш-ш, — прошептал он, неверно поняв ее реакцию. —Теперь ты в безопасности.

Джордан перекатился, оказавшись поверх нее. Синие глаза горели страстью; этот взгляд говорил Эрин, что он сейчас желает ее — и только ее, — что по-прежнему любит ее. А потом эти глаза закрылись, и она потянулась к нему за поцелуем.

Почти касаясь губами ее губ, он прошептал тихо, одним дыханием:

— Я скучал по тебе.

— Я тоже, — ответила она.

Ее губы приоткрылись, жаждая вкуса его губ. Джордан сильнее сжал ее в объятиях, притянул к себе так близко, что она с трудом могла дышать. И все-таки недостаточно близко.

Когда он откинул голову, Эрин застонала. Она не желала, чтобы это поцелуй заканчивался. Никогда. Она не хотела терять его, терять эту близость. Кончиком пальца Эрин провела по волевому подбородку Джордана, по его скулам, задержавшись на крошечном углублении над его верхней губой, изогнутой, точно лук. Эти губы улыбнулись ей и подарили ей новый поцелуй.

И долго, долго не существовало ничего, кроме них двоих, забывшихся в жарком слиянии тел. Время потеряло всякое значение. Был лишь вкус его губ, колючее прикосновение щетины на его подбородке к ее коже, тяжесть его тела, ощущение его внутри ее, сделавшее ее цельной — не потому, что он был нужен ей для этой цельности, а просто потому, что так было правильно.

Затем на какое-то мгновение, утонув в этой страсти, чувствуя, как ее тело отвечает на каждое его движение и прикосновение, Эрин закрыла глаза — и провалилась в то мгновение, когда она сидела рядом с Руном на полу часовни, чувствуя, как неистовый жар ее крови струится сквозь него, как расплывается грань между его и ее телами.