— Все не так плохо, — солгал Томми. — Я просто стал легко уставать, но мне позволяют много спать.
— Береги силы.
В дверь ванной постучали, отчего Томми подскочил. Он не слышал ничьих шагов за дверью, но эти сангвинисты ходят бесшумно, словно привидения.
— Мне надо идти, — прошептал Томми. — Я скучаю по тебе.
— Я... тоже по тебе скучаю.
Он нажал кнопку разъединения, сунул телефон под бачок туалета, нырнул под душ и, нарочно громко плеснув водой, крикнул в сторону двери:
— Что, уже и душ спокойно принять нельзя?
— Ты уже долго пробыл там, — ответил сердитый голос. — И я слышал, что ты с кем-то говорил.
— Я подросток! Я всегда разговариваю сам с собой, что такого-то?
Наступило молчание, потом охранник заговорил более спокойным, назидательным тоном; должно быть, он понимал, что Томми лжет и что-то скрывает, но нашел этому ошибочное объяснение:
— Если ты там развлекался сам с собой, молодой человек, то нечего этого стыдиться. Но ты должен исповедоваться в таких грехах своему приходскому священнику.
— Во-первых, я иудей. А во-вторых... да пошел ты!
Томми стоял под душем, и лицо его пылало отнюдь не от горячей воды.
«Ну да, теперь я и впрямь хочу умереть».